Та самая жиличка с последнего яруса
Галина Алексеевна всегда ведала, что делается в их пятиэтажке. Кто опоздал ночью, кто скандалит из-за грошей на квартплату. Но про ту, сверху, не ведала ничего.
Явилась та незаметно. Помнила Галина: квартира пятьдесят третья стояла пустой после кончины Семена Федоровича. Племянники из Нижнего Новгорода наведывались редко, потом сбыли. Кто купил — покрыто мраком.
— Спекулянты, вероятно, — предположила соседка Валентина Дмитриевнаевна у почтовых ящиков. — Нынче квартиры шарахают как картошку на развале.
Но скоро стало ясно: там поселились. По звуку каблучков на лестнице — не тапок, не кед, а настоящий стук шпильки. В их хрущевке такое излишество было редкостью.
Увидела Галина новичка случайно. Глянула в глазок на шум голосов — и обомлела. Напротив стояла статная дама в песочном пальто. Волосы гладко убраны, в руках — букет белых пионов.
— Спасибо от души, — говорила незнакомка мужчине в строгой тройке. — Обязательно снесу.
Тот молча кивнул и скрылся в лифте. Женщина же постояла, вздохнула и растворилась за дверью.
— Валь, новую жиличку видела? — спросила Галина у подруги на лавочке во дворе.
— С пятого? Не доводилось. Молодая?
— Под пятьдесят. Видная, ухоженная. Одевается не как мы, простые смертные.
— Денежная, значит, — вынесла приговор Валентина. — Раз жилье в центре взяла.
Сомнение царапало душу. Богачи у них, в доме с качающимся лифтом и облупленными подъездами? Им бы новостройки с консьержами…
Стала замечать Галина: к таинственной соседке частые визитеры. Все мужчины, все с цветами — то гладиолусы, то астры. Приходили на рассвете и в сумерках. Некоторые капали на двадцать минут, иные застревали на час. Все одето с иголочки, уверенные в себе.
— Может, артистка? — предположила Валентина. — У творческих вечно толпа народу.
— Артистка в шелковых чулках? — фыркнула Галина. — Ты видала богатых лицедеев?
Любопытство разъедало. Стала подслушивать шаги сверху, выбегать к мусоросборнику в нужный миг. Но соседка словно тень — ускользала, избегала встреч.
Разгадка явилась нежданно. Возвращалась Галина из поликлиники — врачиха лишь измерила давление, на анализы отправила. В лифте столкнулась с бригадиром ЖЭКа Мишей.
— Здравия, Галка Алексеевна! — козырнул он. — На пятый лезу, смеситель в ванной чинить. Заявка.
— В пятьдесят третью?
— Там барышня живет… чаем поит, пряниками балует. И на чай всегда бросает десятку, между прочим.
— А кто она?
— Славная. Только… печальная что-то. Вечно одна.
— Как одна?! К ней же мужчины толпами ходят!
Миша уставился:
— Какие мужики? Пять раз был — тишь да гладь.
Галина задумалась. То ли Миша слеп, то ли она галлюцинации видит.
Ответ пришел в гастрономе. Увидала соседку у полки с молочкой — вглядывалась в срок годности простокваши.
— Извините, — кашлянула Галина. — Вы из нашего дома? Я Галина Алексеевна, снизу.
Женщина подняла глаза. Вблизи — осанка княгини, но во взгляде — бездонная усталость.
— Татьяна Валерьевна. Признательна.
— Как обживаете
Марина Петровна наблюдала, как Елена Владимировна теперь каждое утро покупала у киоска новый листок перекидного календаря, словно отмеряя чистые, ещё не запятнанные дни, и листок этот пах свежей типографской краской и хрупн
Марина Петровна смотрела, как ветер подхватывает вырванный старый листок и уносит, будто стирая скрижали несуществующих долгов и слёз, а Елена Владимировна прижимала свежий лист к груди, где под тканью платья уже не звенела пустота, а глухо стучало что-то тяжёлое, твёрдое и неуступчивое, как камень под весенним солнцем.
