Село Дубровка, затерявшееся среди вековых сосен и осин, медленно угасало. Ещё недавно здесь кипела жизнь, но теперь из сотни домов осталось лишь двадцать, где доживали свой век старики, брошенные всеми. Когда-то Дубровка славилась — крепкие бревенчатые избы под тёмной дранкой хранили память о временах, когда местные умельцы делали лучшие хомуты и телеги. Но с появлением техники нужда в лошадях отпала, и село стало пустеть. Окрестные леса были богаты зверем, но зимой превращались в опасные места — голодные волки рыскали у домов, заставляя жителей держать дворняг, чей лай разрывал ночную тишину, предупреждая об опасности.
В пятидесятые скорняжный промысел, кормивший село веками, зачах. Дубровку присоединили к большому совхозу. Бывшие мастера стали доярками и пастухами. Старик Иван Петров всю жизнь проработал свинарем. С малых лет он возился с поросятами, а повзрослев, ухаживал за племенным стадом, которое знали во всей округе. Но в девяностые совхоз развалили, скот распродали, а Ивана, как и других стариков, отправили на пенсию. Молодёжь потянулась в город, и село опустело. Сын Ивана продал коров и уехал с семьёй, оставив старика с больной женой Мариной в большом доме среди пустых сараев. Жизнь остановилась: кухня, старый телевизор да бесконечная тишина.
Но однажды весной в Дубровку приехал давний друг Ивана, Семён Ложкин, и привёз подарок — крошечный рыжий комочек. *»На твои семьдесят, Ваня! Щенок кавказской овчарки, чистокровный, с отличной родословной. Будет тебе защитником, жизнь за тебя отдаст!»* — сказал Семён, показывая фото огромного пса в медалях. — *»Вырастишь — прославишь нашу область на выставках!»* Иван взял щенка, тот доверчиво прижался к его груди. Старик сделал ему лежанку в коробке, но малыш скулил, ища тепла. Марина ворчала: *»Щенка притащил, теперь нянчись!»* Иван нашёл бутылочку, налил молока и стал качать его, как младенца. *»Скучает по матери,»* — буркнул он, отмахиваясь от ворчания жены.
Щенок рос на глазах. Назвали его Громом — за грозный нрав. Он признавал только Ивана, чужих сторонился и вскоре стал настоящим стражем, понимая хозяина с полуслова. Через год маленький комочек превратился в мощного зверя, прогонявшего кур со двора, а по ночам забирался к Ивану в постель, грея ему ноги.
Но беда пришла в Дубровку. На окраине начали гореть пустые дома. Старухи засуетились, умоляя Ивана с Громом ночами обходить село. Так старик стал сторожем. Они патрулировали улицы, и пожары прекратились. Но вскоре появились чужаки — москвичи, скупавшие пустующие избы и земли на лугах, где раньше пасся скот. К зиме на месте луга вырос посёлок из коттеджей за бетонным забором. Новые хозяева наняли Ивана охранять их владения.
*»Одни бегут из села в город, другие — из города в село,»* — размышлял Иван, обходя посёлок с Громом. *»А мы, старики, так и остаёмся никому не нужны.»* Время шло, здоровье Марины ухудшалось. Врачи прописали диету и лекарства, но Иван замечал, как она тайком ела варенье, словно торопила конец. В декабре она тихо ушла. На похоронах старухи качали головами: *»Без отпевания… Церковь-то в Дубровке давно разрушили.»*
На могиле жены Иван поклялся поставить часовню. Копил деньги, а через полгода поехал в соседнее село, где стояла старая часовня Спаса. Вернувшись, выбрал место, вырыл фундамент и начал строить. К осени над деревянной часовней вознёсся крест. Старухи приносили иконы, среди них была древняя икона Пресвятой Богородицы, уцелевшая в лихолетье. Часовню освятили, и она стала местом, куда приходили и местные, и дачники.
Перед Крещением Ивана охватило беспокойство. Он стал чаще наведываться к часовне. В сочельник, задремав, он вдруг вскочил, будто кто-то толкнул. Схватив ружьё, с Громом помчался туда. Пёс рванул вперёд, а через минуту ночь разорвали выстрелы. Иван, проваливаясь в снег, добрался до места. Гром лежал у дороги, кровь растекалась по снегу. Старик рухнул на колени, прижал голову пса к себе и зарыдал. *»Гром… родной… За что?»* — стонал он, сжимая кулаки.
Сбежались люди. *»По псу плачет, а по жене так не убивался,»* — шептала одна старуха. Вдруг раздался крик: *»Икону украли! Богородицу унесли!»* Все кинулись к часовне, но Иван не двинулся. Он гладил Грома, шепча: *»Сколько мы прошли… Помнишь, как ты меня спас, когда я захворал?»* Пёс слабо лизнул его руку, и Иван, увидев, что тот жив, рванул рубаху, перевязал рану и закричал: *»Народ, сани давайте!»*
Дома он вколол пенициллин, приложил к ране лист подорожника и сел рядом. *»Спи, дружище, ещё побегаем,»* — шептал он, гладя пса. Вспомнил, как Гром понимал его слова. Однажды, охраняя дачи, он поспорил с парнями, что пёс разбирает речь. Один хмыкнул: *»Щас нож возьму, зарежу деда.»* Гром вмиг сбил его с ног, прижав к земле. *»Вот вам и собака!»* — смеялся тогда Иван.
Через год, в Рождество, Гром снова спас хозяина. У дачи он учуял недоброе, перемахнул забор и повалил парня. Иван узнал его — тот, кто стрелял в Грома и украл икону. *»Гад… Думал, безнаказанно?»* — прошипел старик. Пёс ждал команды, но Иван сказал: *»Отпусти. Он вернёт.»* Гром нехотя разжал пасть. Вскоре икона вернулась в часовню, а Иван с Громом остались сторожить Дубровку, зная — их дружба сильнее любой беды.
