**Дневник Валентины**
«Оставила мне внучку?» — Сердце ёкнуло от страшной догадки. «Нет, не может быть. Она же вернётся…»
Вернувшись с работы, я нашла на столе записку от дочери. Отношения с Катей всегда были сложные, но чтоб вот так… Перечитывала снова и снова, будто между строк пряталась надежда, что я что-то упустила.
Ночь выдалась мучительной. То подушка — камень, то одеяло — как свинец. То плакала, то спорила с невидимой Катей, перебирая в памяти то ссоры, то редкие моменты, когда смеялись вместе… Под утро, измотанная, встала, зажгла свет. Записка лежала поверх бумаг, мятая от моих рук.
«Надоел твой контроль… Я взрослая. Хочу жить сама. Ты бы всё равно не отпустила, поэтому ухожу. Со мной всё хорошо. Не ищи. Не вернусь…»
Ни «здравствуй», ни «прости». «А я? — шептала я в пустоту. — Если мне станет плохо, тебе даже сообщать некуда…»
Катя, наверное, права по-своему. Но разве я желала ей зла? Хотела, чтоб получила образование, не наступала на те же грабли… Я ведь и сама выскочила замуж в институте. Любовь рассыпалась в прах под грузом общаги, пустого холодильника и усталости.
А когда родилась Катя, стало ещё тяжелее. Муж, такой же неопытный, словно оглох. Мама тогда шептала: «Сделай аборт». Но я верила — справимся. Глупая…
Через три месяца развелись. Взяла академический, вернулась к родителям. Любопытно — мама, та самая, что советовала избавиться, полюбила внучку пуще жизни. Отпустила меня доучиться, сама нянчила Катю, баловала без меры.
Пока они были живы — я не знала забот. После института работала учителем, потом переводчиком. А вот с личной жизнью — провал. Мама твердила: «Ищи взрослого, обеспеченного». Но мне попадались или женатые, или разведённые, обобранные до нитки.
Когда родители умерли, остались лишь мы с Катей. Я отдавала ей всё. А ей… не нужно было. Бабушкино воспитание: я для неё — тюремный надзиратель. Мечтала не о знаниях, а о «свободе». И вот — сбежала…
«Подожду. Что ещё остаётся? Ты же вернёшься. Я — мать. Прощу всё… Лишь бы с тобой ничего не случилось…»
Потушила свет. Заснула под утро, тревожно, будно прислушиваясь к каждому шороху.
Прошло полтора года. Звонок в дверь. Отрываюсь от перевода — работаю ночами, чтобы не сойти с ума. Открываю — на пороге Катя. Похудевшая, с потухшими глазами. Бросаюсь обнимать, но натыкаюсь на ледяной взгляд. Замечаю — на руках у неё ребёнок.
«Твой? Дай мне». — Беру на руки. Девочка. «Иди раздевайся».
Уношу малышку в комнату, любуюсь: пухлые щёчки, ресницы веером… Хлопок двери. Выбегаю — в прихожей пусто. Только мокрые следы от сапог да сумка у порога.
«Катя!» — кричу в подъезд. Тишина.
В сумке — детские вещи, бутылочка, пачка смеси. И… документы. Ирина Леонидовна Тихонова. Значит, замужем не была. Записка: «Пусть побудет с тобой недолго».
И началась другая жизнь. Перешла на домашние переводы. В три года отдала Иру в сад. Заведующей соврала: «Мать в командировках».
Девочка не называла меня бабушкой — только «Валя». Упрямилась: «У тебя другая мама. Я — бабушка». Бесполезно.
Катя не объявлялась. Перед школой дрожала: вдруг опека начнёт копать? Но директор — старый знакомый — помог.
Ира росла смышлёной. Не в мать… Та в её годы и книг в руки не брала.
А потом… Весна. Возвращаемся из школы. У подъезда — «Мама». Оборачиваюсь: передо мной — незнакомая женщина. Дорогие духи, идеальный маникюр. Катя.
«Приехала за Ирой».
Девочка жмётся ко мне. «Я твоя мама», — говорит Катя, но Ира убегает.
«Ты сразу?! Дай ей привыкнуть!»
«Как всегда — лучше всех знаешь».
За ужином Катя хвастает: вилла в Испании, муж-иностранец. «Он заставил меня забрать дочь».
«А тот, из-за которого сбежала?»
«Бросил меня без гроша. Поэтому и привезла Иру к тебе…»
Ссоримся. Она грозится судом. Но Ира отказывается уезжать. Катя улетает одна.
Прошло восемь лет. Она вернулась — муж умер, родня выгнала. Недолго жили втроём, пока Катя не нашла нового «спонсора».
Ира осталась со мной. Теперь ходит к матери в гости.
В каждой семье — свой крест. Но когда мать и дочь — как чужие… Больно всем.
