10ноября
Сегодня опять пришлось вести внутреннюю войну, но уже без громких криков только мысли, шёпоты в голове и тяжёлый аромат чайных листьев, оставшийся от вчерашнего застолья.
Свекровь, Тамара Петровна, всё настойчивее требует, чтобы я называла её «мама». С её губ, всё ещё покрытыми крошками от юбилейного торта, скользило одно и то же «мама», будто бы мы на собрании партии, а не за семейным столом. Ощущение, будто слышу скрежет посуды, когда она отставила чашку в сторону и с издёвкой произнесла: «Катюша, ну что ты всё «Тамара Петровна» да «Тамара Петровна»?».
Тишина в зале повисла, как замёрзшее озеро. Гости тётя Дмитрия из Саратова, двоюродная сестра с капризным ребёнком и соседка Оля, приглашённая «для компании», замерли в ожидании. Дмитрий, мой муж, погрузился в тарелку оливье и делал вид, будто изучает каждый ингредиент. Я знаю, как он в подобных моментах прячет голову в песок, позволяя нам, женщинам, разбираться с нашими «бабскими делами».
Я отложила вилку, обтерла губы салфеткой и взглянула на Тамару Петровну, сидящую во главе стола в лучшем люрексовом платье, словно на столбе, излучая требование покорности.
Тамара Петровна, я говорю вам по имени и отчеству из уважения. Так принято и так правильно, произнесла я ровно, будто читаю по нотам.
Какой ещё статус? фыркнула она. Мы теперь одна семья! Я дала тебе сына, свою кровь. Я теперь вторая мать. А ты меня «выкаешь», как чужую. У нас в роду так не делают. Вон, Валька, невестка сестры, ещё на свадьбе назвала меня мамой, и они живут душа в душу. А ты держишь дистанцию. Неуместно, Катюша, высокомерие отдает.
У меня лишь одна мама, твердо ответила я. Её зовут Вера Андреевна. Другой мамы быть не может, биологически и морально. Вы же мама моего мужа. Я вас уважаю, ценю, но «мамой» называть не стану. Прости, если это ранит, но я не умею притворяться.
Тамара Петровна сделала театральный вздох, закатила глаза и обвела взглядом гостей в поисках поддержки.
Вы слышали? «Лицемерие»! Я ей всё от души, пироги пеку, советы даю, а она отвергает! Дмитрий, скажи ей! Мать оскорблена в своём доме!
Дмитрий, покраснев, проговорил:
Дорогая, маме было бы приятно. Это лишь слово, традиция.
Я посмотрела на него долго, в моём взгляде читались усталость от постоянных претензий его матери, разочарование в его безвольности и предупреждение: в этот раз я не уступлю.
Для меня это не просто слово, Дмитрий. Это священное понятие. Мама тот, кто меня вынашивал, держал в ночи, когда я болела, и любил без условий. Тамара Петровна замечательная женщина, но она мне не мама. Давайте оставим эту тему, а то праздник будет испорчен. Кто ещё хочет торта?
Ужин получился безрадостным. Гости быстро разошлись, ощущая напряжённость в воздухе. Тамара Петровна, провожая их, громко шептала соседке, что «невестки сейчас совсем без совести, благодарности не знают».
Позже я стояла на кухне, моя рука шила посуду со злобой. Мне тридцать, я архитектор, самостоятельная женщина, но перед свекровью я иногда чувствую себя школьницей, которую поймали на проступке. Тамара Петровна мастер пассивной агрессии: она никогда не кричит, но её «забота» колет так, что хочется вопить.
Утром в субботу, когда мы с Дмитрием планировали отоспаться, в дверь постучали. На пороге Тамара Петровна с огромной тележкой.
Спите? спросила она, вваливаясь в прихожую. Я на рынке была, творожок свежий купила, к детям зайду, сырники испеку. Катенька наверняка занята, работа, карьера, мужа кормит.
Я, в пижаме, с растрёпанными волосами, глубоко вдохнула.
Доброе утро, Тамара Петровна. Мы не голодны и у нас планы.
Какие планы важнее маминого завтрака? уже занялась она кухней, громя кастрюлями. Дмитрий! Вставай, сынок! Мама приехала!
За завтрак мы съели действительно вкусные сырники, а Тамара Петровна начала второй раунд.
Смотри, как я о вас забочусь. Встала в шесть утра, на рынок съездила, сумку тащила. Спина болит, но я всё равно к вам. Разве чужой так поступит? Только мама. Почему так трудно назвать меня мамой? Язык отсохнет?
Я отложила вилку.
Спасибо за завтрак, но забота не покупается сырниками, а звание «мама» не присваивается за доставку творога.
А за что? прищурилась она. За то, что в роддоме тебя на руки взяли? Я же Андрюшу взяла, теперь мы родня. Хочу, чтобы было тепло, посемейному. Ты холодна, как рыба. Вчера звонила Вере Андреевне, твоей маме, жаловалась.
Я напряглась.
Вы звонили моей маме? Зачем?
Рассказать, как ты себя ведёшь. Думала, она меня отзовёт. А она говорит: «Катя взрослая девочка, сама решает». Вот оно, воспитание!
Пожалуйста, перестаньте беспокоить мою маму, её давление, ей нельзя волноваться, холодным голосом сказала я.
А у меня нет давления? Сердце не болит? её голос задрожал. Я к тебе всей душой
Дмитрий вмешался:
Мам, не начинай. Катя благодарна, но ей нужно время.
Три года уже привыкает! отрезала Тамара Петровна. Ладно, если вы не хотите похорошему, я всё равно буду приходить, помогать, пока сама не поймёшь, кто тебе добра желает.
С тех пор её визиты стали регулярными. Она проверяла, чисты ли рубашки у сына, переставляла кастрюли, критиковала шторы, цвет стен, даже марку стирального порошка, добавляя: «Мама плохого не посоветует». Я старалась держать границы, не давала ей ключи от квартиры (хотя она просила дубликат «на всякий пожарный»), не пускала в финансовые дела. Но напряжение росло.
Месяц спустя, в ноябре, я тяжко заболела. Грипп свалил меня с ног: температура почти сорок, ломота, слабость. Дмитрий, к несчастью, был в командировке в Самаре, вернуться мог только в пятницу. Я позвонила маме, но та лежала в больнице с гипертоническим кризом, и я не стала её тревожить, сказав, что простуда.
В среду, когда я почти погрузилась в лихорадочный сон, в прихожую ворвался шум тележки, а за ним голос Тамары Петровны:
Есть кто живой? Андрей звонил, сказал, ты совсем расклеилась. Пришла спасать.
Я оттолкнула голову от подушки.
Тамара Петровна не подходите заразно
Свекровь вошла в спальню в уличной одежде, осмотрела стол с недопитым чаем, таблетками, салфетками.
Атмосфера! Топор вешай, воскликнула она. И бардак. Болеть тоже надо культурно, Катя.
Она распахнула форточку, холодный ноябрьский воздух ударил в моё лицо.
Закройте, пожалуйста меня знобит прошептала я, укутываясь в одеяло.
Проветрить надо, микробов выгнать. Я бульон принесла, вставай, иди на кухню.
Я попыталась встать, но голова кружилась.
Движение жизнь, вставай, настаивала она.
Я шатаюсь к ванной, затем к кухне, где Тамара Петровна уже выгрузила свои сумки и начала инспекцию холодильника.
Господи, мышь! Сосиски, йогурты просрочены Чем ты мужа кормила перед отъездом?
Мне плохо, слабо сказала я, садясь на стул. Можно просто воды?
Воды? Сама налей, рукиноги целы. Я же вижу жир на плите. Пока ты болеешь, я генеральную уборку сделаю, а то стыдно перед людьми.
Она начала греметь кастрюлями, протирать шкафы хлоркой, запах которой смешался с запахом болезни и стал тошноты.
Пожалуйста, не убирайте нужен покой уходите, пожалуйста
Вот тебе и раз! уперлась она. Я к тебе как мать, пришла помогать!
Я тихо сказала: «Спасибо, но мне нужен лекарство, а не уборка».
Тут зазвонил телефон. Это была моя мама, Вера Андреевна.
Катенька, дочь, как ты? Я уже у твоего подъезда, сейчас поднимусь.
Через пять минут она вошла, бледная, но решительная.
Мамочка я разрыдалась, впервые за эти дни почувствовала облегчение.
Вера Андреевна, не обратив внимание на Тамару Петровну, бросилась к дочери, прикоснулась к лбу, ахнула.
Боже, ты же горишь! Быстро в кровать, я сразу вызову скорую.
Она помогла мне лечь, принесла влажное полотенце, лекарства, термос с клюквенным морсом и банку куриного бульона.
Тамара Петровна, стоя в дверях, попыталась встать в наш разговор:
Я тоже тут помогаю, убираю, борщ варить собираюсь.
Вера Андреевна, голосом холодным, но твердым, сказала:
Тамара Петровна, вы видите, в каком я состоянии? Мне нужен покой и тишина, а не уборка и борщ.
Я, спустя мгновение, нашла в себе силы:
Подойдите, пожалуйста.
Тамара Петровна подошла, удивлённо подняв брови.
Вы полгода требуете, чтобы я называла вас мамой, манипулируете, жалуетесь. Сегодня вы показали, почему я никогда не назову вас так.
Потому что мама это не продукты и не уборка, перебила её я. Смотрите на мою маму: она пришла из больницы, просто дала мне воды и укрыла одеялом. Она не требует, чтобы я чистила свёклу, когда температура поднимает. Она любит без условий, без пафоса.
Тишина повисла, слышен лишь тяжёлый вдох Тамары Петровны. Её самоуверенность треснула.
Я хотела вас взбодрить метод «клин клином», пробормотала она.
Уходите, Тамара Петровна, устало произнесла я. Заберите свою свёклу и уходите. Оставьте ключи на столе. Больше без приглашения не приходите. Я уважаю вас как мать Дмитрия, но в моём доме место «маме» уже занято у меня есть Вера Андреевна, которая сейчас гладит меня по голове.
Тамара Петровна посмотрела на маму, её глаза наполнились стыдом. Она молча вышла, позвякив ключами, и закрыла дверь.
Вера Андреевна, поправив подушку, шепнула:
Спи, дочка, я здесь.
Я уснула, видя во сне, как моя мама несёт меня через широкое поле, укрывая от ветра.
В пятницу Дмитрий вернулся. Дом пахнет куриным бульоном и лекарствами. Я уже еду на поправку, хоть и остаюсь слабой. Вера Андреевна уехала, убедившись, что зять на месте.
За вечер, за чашкой чая, Дмитрий осторожно спросил:
Мама звонила, плакала. Говорит, ты её выгнала. Что случилось?
Я посмотрела на него, и в моём взгляде уже не было гнева, а лишь спокойная уверенность.
Я её не выгнала, я просто расставила границы. Я объяснила разницу между мамой и свекровью. Когда мне было действительно плохо, твоя мама хотела, чтобы я чистила свёклу, а моя мама пришла с лекарством. Вот и вся разница.
Он молчал, крутя чашку в руках.
Она сложный человек, но любит меня.
Да, любит тебя, а меня она не обязана любить. Мне достаточно уважения и дистанции. Мы забрали у неё ключи, больше никаких внезапных визитов. Тему «называй меня мамой» закрыли навсегда. Я буду называть её Тамара Петровна, и это окончательно.
Он обнял меня, прошептав:
Прости, я должен был защитить тебя.
Полгода спустя отношения с Тамарой Петровной стали холодными, но вежливыми. Она пришла только по приглашению, принесла пироги, сидела за столом и говорила о погоде и даче.
На семейном празднике тётя Людмила из Саратова снова спросила:
А почему ты не зовёшь свекровь по имениотчеству?
Тамара Петровна, улыбнувшись, ответила:
Я не претендую. У Аксиньи прекрасная мама Вера Андреевна. Я же Тамара Петровна. У каждой из нас своя роль, главное уважение.
Я кивнула и почувствовала, как слово «мама» в моём сердце стало дорогим, но не разбрасываемым. Оно должно звучать только тогда, когда за ним стоит настоящая, безусловная любовь, а не сумка творога и желание контролировать чужую жизнь.
