Через дырявую сетку забора пробивается худенькая ручонка — тянется к спелой клубнике. Я притворяюсь, что не замечаю, полю грядки с морковкой.
— Здравствуйте, тётя Галя! — звенит голосок Алёшки.
— Привет, зайка мой, — улыбаюсь я. — Заходи, поможешь ягоду собрать.
Сетка провисла — я приподнимаю её, и ко мне во двор влетает Ангел. Так зову я Алёшку. Вслед за ним, пыхтя, протискивается здоровый пёс Гром — в два раза больше хозяина. Ставлю посреди грядки миску. Алёшка срывает самые красные ягоды. У него светлые волосы, глаза васильковые, а лопатки торчат, будто крылья. Оттого и Ангел. Ему пять. Добрый, смышлёный.
— Алёш, а чего мама утром кричала?
— Да хотела стулья красить, а я банку опрокинул, — вздыхает мальчуган. — Грому конуру хотел сделать нарядной — не удержал.
— Ничего страшного. Попьём чайку — сбегаем за новой краской.
Мой Ангел без напоминаний моет руки и садится у окна. Выбирает клубнику со сливками да тёплую ватрушку. Сахарная пудра с ватрушки остаётся у него над губой — сладкие усики. На пороге растянулся Гром. Он тут частый гость, знает правила и ждёт угощения. Достаётся ему сырник. Пёс смотрит на одинокую оладушку, потом на нас с Алёшкой — мол, и это всё? Я смеюсь, ставлю перед ним миску щей. Гром прощает нас и не спеша принимается за еду.
Через час идём обратно из магазина — две банки: белая да зелёная. Солнце палит, небо синее. Забегаю домой, собираю в пакет оставшуюся клубнику да ватрушки. На крыльце Алёшкиного дома сидит бабушка. Ослепла два года назад. Ангел аккуратно поправляет ей платок, заправляет выбившийся локон. Кладу ей на колени чашку с ягодой — знаю, любит.
На веранде красим стулья белым, потом — Грому будку зелёной. Алёшка доволен, Грому всё равно.
С работы приходит Ольга, мама Алёшки. Хвалит сына, зовёт всех за стол. Мальчик берёт бабушку за руку, ведёт в дом. Кормит её гречкой — аккуратно, терпеливо. Чай старушка пьёт сама, с вареньем. По дому ходит без помощи — знает, какая доска скрипит. Ольга работает в кафе у трассы, два километра от дома. Если вечерняя смена — приходит поздно. На сына вся надежда.
Краем глаза смотрю на Алёшку — он уплетает кашу с маслом, запивает сладким чаем и бежит смотреть мультики. Ребёнок — и уже мужчина. Или мужчина — но ещё ребёнок?
Может пол подмести, посуду вымыть, бабушке платок повязать, накормить её, дров в дом принести (по два полена), воды (маленьким ведёрком). А ещё обожает своего пса и иногда горько плачет, если мама незаслуженно поругает. Может хохотать, когда купается в реке, и брызги летят высоко-высоко, сверкая на солнце.
Ольга провожает меня до калитки. Прошу не кричать на Алёшку. Он мужчина — не унижай. Береги. Ищи повод похвалить.
Она начинает жаловаться — на жизнь, на слепую мать, на маленькую зарплату.
Я в ответ: свой дом, мать жива, работа есть, сын — помощник, сама здорова. Цени, что есть, завидовать не надо.
Ольга улыбается, машет на прощание.
Мои уроки не прошли даром — в пять лет Алёшка уже читает бабушке «Цветик-семицветик». А в тихие вечера мы с ним идём на речку с удочками. Солнце, как спелый блин, медленно скатывается за лес, отпуская последние лучи. Облака светятся снизу золотом. Всё затихает, отдыхает от шума. Наша болтовня не пугает рыбу — и вот пара карасей уже плещется в ведёрке. Ужин моему коту обеспечен…
…Сегодня ко мне залетал Ангел. Ему уже сорок два. Уважаемый доктор, хирург. Раз в год навещает могилы матери и бабушки, а потом, с гостинцами, заходит ко мне. Все зовут его Алексей Владимирович, но я-то знаю — это Ангел! Большой, широкоплечий, добрый. В любое время года ставит на стол корзинку клубники, садится у окна и улыбается. Пьёт чай с ватрушками, курит на крыльце, а уходя, обнимает меня большими тёплыми крыльями…
