В тихом городке на берегу Оки, где утро начинается с криков чаек, а вечера пахнут свежим хлебом, нашу семью ждало испытание, перевернувшее жизнь. Когда мы с мужем, Дмитрием, брали ипотеку на квартиру, казалось, всё под контролем. Но судьба подкинула нам горькую пилюлю: Дмитрия внезапно уволили. Я, работая бухгалтером на удалёнке, едва успевала зарабатывать на еду для нас и двоих малышей. Накопления иссякали, а выплаты по кредиту и садик вытягивали последние силы. Тогда свекровь, Галина Петровна, предложила перебраться в её трёхкомнатную хрущёвку, а нашу квартиру сдать. Сжав зубы, мы согласились.
В квартире свекрови жили не только мы: одну комнату занимала сестра Дмитрия, Наталья, со своим парнем, а нам выделили третью. Наша комната была тесной, как клетка — едва помещались кровать, детский диван и комод. Первые дни прошли тихо, но стоило Дмитрию уйти на поиски работы, как начался настоящий кошмар. Свекровь с Натальей осыпали меня оскорблениями: «нахлебница», «тунеядка», «дармоедка» — их слова жгли, как раскалённые угли. Я молчала, но боль грызла изнутри.
Я — тунеядка? Хотя именно деньги от продажи родительской квартиры пошли на первый взнос по ипотеке! Но унижения не ограничивались словами. Галина Петровна и Наталья то подмешивали соль в мой крем, то «случайно» опрокидывали мой чай. Стирать разрешали только в тазике, чтобы «не мотать счётчик». Сушила вещи на батарее — балкон был «их территорией». С едой — хуже всего: мы сдавали деньги на продукты, но как только Дмитрия не было дома, каждый кусок хлеба сопровождался упрёками. Спасало только то, что дети хоть в садике ели досыта. Я пряталась в комнате, пока муж не возвращался.
Работать дома было пыткой. Наталья с парнем включали тяжёлый рок на полную громкость, специально, чтобы я не могла сосредоточиться. Я затыкала уши наушниками, но их хохот и ругань пробивались сквозь любую защиту. Умоляла Дмитрия вмешаться, но он лишь просил потерпеть: «Сейчас на испытательном сроке зарплата копейки, но скоро будет лучше». Он не видел, как его родные ломают мне жизнь — при нём они превращались в ласковых ангелов, играя с детьми.
Но однажды маска сорвалась. Дмитрий остался дома, не предупредив никого. Я отвела детей в сад и вернулась — прямо в пасть зверя. В прихожей меня перегородил парень Натальи, здоровенный детина по кличке Гоша. «Эй, слетай за водкой!» — рявкнул он. Я отказалась, и он, скривив лицо, закричал, что я никто и место моё — у параши. Когда я попыталась пройти, он сжал мне запястье и прошипел: «Не выполнишь — будешь ночевать на лестнице, как бродячая!» Тут из кухни вышла свекровь. С ядовитой улыбкой добавила: «Да и мусор вынеси, раз уж ты здесь зазря кормишься!»
В этот момент дверь распахнулась. Лицо Дмитрия было багровым. Свекровь метнулась к плите, а Гоша побледнел, будто увидел призрак. Дмитрий вцепился ему в куртку и вышвырнул в подъезд, как пустую бутылку. «Ещё одно слово — и вы для меня больше не существуете. Навсегда!» — прогремел он, хлопнув дверью. Свекровь запричитала, хватаясь за грудь, но он лишь холодно посмотрел на неё.
В тот же день он позвонил арендаторам и потребовал освободить нашу квартиру к концу месяца. Когда те съехали, мы вернулись домой с ощущением, будто сбросили кандалы. Но Дмитрий пошёл дальше. Чтобы разорвать связь с роднёй, он продал свою долю в их квартире приезжим из соседней области. Жить в такой «коммуналке» для Галины Петровны и Натальи стало пыткой. В итоге они променяли свою часть на однокомнатную клетушку на окраине.
Проклиная нас, свекровь вымарала Дмитрия из своей жизни. Ни звонков, ни сообщений — будто сына у неё никогда не было. Но, к моему удивлению, Дмитрий лишь облегчённо выдохнул. «Они травили нас, — сказал он. — Теперь мы наконец свободны». И я вижу: он прав. Наш дом снова стал крепостью, а тяжёлые тени прошлого растаяли, как утренний туман над Окой.
