Мне всего двадцать пять. Месяц назад я вышла замуж и, как любая девушка, грезила о новом этапе жизни — с любимым мужем, в уютной квартирке, в атмосфере семейного тепла. Мои родители, Анна Сергеевна и Иван Петрович, всегда казались мне идеальной парой. Ни ссор, ни скандалов, ни намёка на измены. Вместе они прожили больше двадцати лет, и я была уверена: настоящая любовь существует. Как же я ошибалась.
Сразу после свадьбы мама заявила, что не хочет больше жить с отцом. Без эмоций, без подробностей. Просто: «Я ухожу». У меня в ушах зазвенело. Как? Почему именно сейчас? Я пыталась вникнуть, но её мотивы оставались загадкой.
Мой папа — тихий, добрый человек. Не пил, не курил, ни разу даже голос не повысил. Всю жизнь работал, обеспечивал семью, возил маму на море, помогал по хозяйству… И вдруг она решает, что это «не её жизнь». Заявила, что устала быть «домработницей» и хочет «пожить для себя».
А вот самое обидное. Ещё до свадьбы мама затеяла ремонт в квартире на Ленинском проспекте, доставшейся ей от бабушки. Всё выглядело так, будто она обустраивает гнёздышко для нас с мужем. Я свято в это верила! Выбирала обои для гостиной, обсуждала с ней дизайн кухни, мечтала о своём уголке. Мама молча кивала, не спорила — ну я и решила, что готовит сюрприз.
Отец тоже был уверен, что ремонт — для нас. Только ухмылялся: «Вот, скоро заживёте отдельно, а мы вздохнём свободнее». Все думали, что мама делает нам подарок. Все, кроме неё самой.
Когда ремонт закончился, мама собрала чемоданы и просто уехала. Сказала отцу, что возвращаться не намерена, и поселилась в той самой квартире. Без благодарностей, без объяснений. А я… Я стояла, как будто меня кирпичом по голове ударили, и не верила, что это происходит наяву.
Пыталась поговорить: «Мам, нам с Сашкой негде жить! Мы думали, эта квартира — наш старт!» Но её взгляд был пустым, как взгляд кошки из рекламы «Вискаса».
«Я тебе ничего не должна, — равнодушно ответила она. — Квартира моя, ремонт мой, жить в ней буду я. Хватит. Устала быть кухаркой и прачкой. Хочу пожить для себя».
Мне хотелось орать. Напомнить, как мы с отцом поддерживали её, когда ей было трудно. Спросить: «А мы что, двадцать лет были просто обузой?»
Отец сник. Не умолял, не спорил. Стоял и смотрел ей вслед, будто видел в последний раз. Он не мог понять, как женщина, с которой прожил полжизни, могла вот так — без слов, без сожалений — развернуться и уйти.
Сейчас мы с мужем ютимся у его родителей в Люберцах. Временно, конечно, но перспективы туманны. Ищем жильё, но обида не уходит. Не из-за квартиры — а из-за того, что мама столько лет копила злость, а мы не замечали. Из-за того, что она больше не считает нас семьёй. Предательство самых близких не лечится ни временем, ни ремонтом.
Может, когда-нибудь я пойму её решение. Может, даже назову его смелым. Но сейчас чувствую только пустоту. Мама разрушила всё, во что я верила с детства. И никакая квартира в Москве не стоит той трещины, что теперь разделяет нас навсегда.
