Тайна второй семьи: драма в Выборге
— Вы в курсе, что у вашего супруга есть вторая семья? У него растёт сынок по имени Тимофейка, — голос в трубке прозвучал ледяно и отрывисто. Женщина тут же бросила трубку.
Меня зовут Татьяна, а моего благоверного — Игорь. Жили мы душа в душу в Выборге, и все вокруг завидовали нашему счастью. У нас две дочки, которых Игорь носил на руках, называл «мои ласточки» и баловал так, что они любили его больше, чем меня. Я души в нём не чаяла, да и он, казалось, отвечал мне тем же. Но в последние месяцы он вдруг стал нервным, как кошка на раскалённой крыше, то и дело срывался на девчонок.
Я не понимала, в чём дело. Когда спросила напрямую, он только отмахался:
— Понимаешь, Тань, на работе завал. Голова кругом. Не приставай.
Я вроде успокоилась, но тревога не отпускала. Атмосфера в доме накалялась, и я твёрдо решила вывести Игоря. Но тут зазвонил телефон. Женский голос, незнакомый, бросил в лицо:
— Вы в курсе, что у вашего супруга есть вторая семья? У него растёт сынок по имени Тимофейка.
Связь прервалась. Я стояла, словно громом поражённая. Мой Игорь? Измена? Вторая семья? Ни в какую не верилось. Ждать его с работы было мукой. Когда он переступил порог, я, едва сдерживая дрожь, выпалила:
— Игорь, кто такой Тимофейка?
Он застыл, будто вкопанный. Лицо побелело, губы затряслись, но слова не шли. Тогда я взорвалась:
— Если прямо сейчас не скажешь правду — найду всё сама!
Игорь рухнул на стул, закрыл лицо руками и начал говорить. Четыре года назад у него был роман с коллегой — молоденькой и ветреной. Та забеременела, но он уговаривал её сделать аборт, клялся, что любит меня и девчонок, что никогда нас не бросит. Но она упёрлась — родила, чтобы шантажировать. Мальчик появился на свет. Мать оказалась никудышной, и Игорь, по его словам, не мог допустить, чтобы его кровь росла в грязи или попала в детдом.
Я слушала, и мир рушился. Как так вышло? Но я любила его. Знала, что он любит меня и наших ласточек — этих неугомонных сорванцов, которые без папиной сказки на ночь и глаз не смыкали. Сквозь слёзы и боль я простила, решив — справимся.
Однажды встретила подругу со студенческих времён, которая работала в детдоме. Зашли в кафе, и вдруг я увидела Игоря. Он сидел за столиком с мальчишкой лет пяти. Сердце ёкнуло — это же его сын. Подруга, заметив мой взгляд, тихо бросила:
— У него есть родители, но он всё равно сирота. — И кивнула на Игоря с ребёнком.
Оказалось, мать мальчика сбежала с новым мужем за границу, а отец (то есть мой Игорь) уже пристроен. Так что парнишка, хоть и не сирота по документам, был одинок как перст. Сердце разрывалось.
Подруга ушла, а я, собрав волю в кулак, подошла к их столику и, растянув губы в улыбке, сказала:
— Мужчины, вам домой не пора?
Тимофейка посмотрел на меня испуганно, но вдруг разрыдался, бросился ко мне, вцепился в подол и закричал:
— Мама! Я знал, что ты меня заберёшь!
Я прижала его к себе и поняла — он теперь мой. Никому не отдам. Мы с Игорем оформили опеку. Теперь у нас трое детей. Наши девчонки души не чают в младшем братце, а он — самый счастливый пацан на свете.
Позже я познакомилась с бабушкой Тимофея. Та, всхлипывая, рассказала, что её дочь никого не любила, а собственного сына и вовсе ненавидела. Теперь наш мальчуган купается в любви.
Прошли годы. Дочки выросли, выскочили замуж, живут прекрасно. Тимофей заканчивает медакадемию, и мы им безумно гордимся. Я уверена — поступила правильно, дав сыну мужа настоящую семью. Дети, у которых есть родители, не должны быть сиротами — это против природы.
