Тайна второй семьи: драма в Сосновске
— Вы в курсе, что у вашего мужа вторая семья? У него подрастает сынок по имени Тимошка, — в трубке прозвучал ледяной шёпот. Женщина резко бросила телефон.
Меня зовут Ольга, а моего благоверного — Владимир. Жили мы в Сосновске, и со стороны казалось — идеальная пара. Две дочки росли, которых Володя души не чаял, звал «мои ласточки» и баловал так, что они вились вокруг него, как мотыльки вокруг лампы. Я его обожала, и он, казалось, отвечал тем же. Но последние полгода он стал нервным, огрызался по пустякам, а однажды даже накричал на девочек.
Я не понимала, в чём дело. На прямой вопрос он отмахивался:
— Да хлопот на работе выше крыши, Оль. Не забивай голову.
Я успокоилась, но тревога не уходила. В доме витало напряжение, и я собралась поговорить серьёзно. Но тут зазвонил телефон. Незнакомка выпалила:
— Вы в курсе, что у вашего мужа вторая семья? У него подрастает сынок по имени Тимошка.
Гудки. Я окаменела, будто на голову мне высыпали мешок снега. Мой Володя? Изменил? Вторая семья? Не верилось. Дождаться его с работы было пыткой. Когда он переступил порог, я, еле сдерживая дрожь, выдавила:
— Володя, кто такой Тимошка?
Он застыл, будто врос в пол. Лицо побелело, губы зашевелились, но звуков не было. Тогда я не выдержала:
— Если сейчас не скажешь правду, я сама всё раскопаю!
Владимир рухнул на стул, закрыл лицо руками и признался. Три года назад у него случился роман с коллегой. Она забеременела, но он умолял её избавиться от ребёнка, клялся, что любит нас с дочками и семью не бросит. Однако она решила рожать — то ли из упрямства, то ли для шантажа. Родился мальчик. Мать оказалась безответственной, и Владимир, по его словам, не мог бросить сына на произвол судьбы.
Мир рухнул. Как такое могло случиться с нами? Но я любила его. Знала, что он любит меня и наших ласточек, которые без его сказки на ночь не засыпали. Сквозь слёзы я простила его, решив — справимся.
Как-то я встретила подругу детства, Катю, работавшую в детдоме. Зашли в кафе, и вдруг я увидела Владимира. Он сидел с мальчиком лет пяти — таким же кудрявым, как он сам. Сердце ёкнуло: это его сын. Подруга, заметив мой взгляд, тихо сказала:
— У него есть родители, но он всё равно сирота. — И кивнула в их сторону.
Она рассказала, что мать мальчика сбежала с новым мужем в Европу, а отец, хоть и помогает, семью ему не заменит. В груди стало тяжело.
Катя ушла, а я, пересилив себя, подошла к их столику и, сделав весёлое лицо, сказала:
— Мужчины, может, хватит прятаться? Пора домой.
Тимофей испуганно посмотрел на меня, но вдруг залился слезами, бросился ко мне и закричал:
— Мамочка! Я знал, что ты пришла!
Я прижала его к себе, и в тот миг поняла — он мой. Мы с Владимиром оформили опеку. Теперь у нас трое детей. Наши девочки души не чают в младшем брате, а он — самый счастливый пацан на свете.
Позже я познакомилась с бабушкой Тимофея. Оказалось, её дочь никогда не любила Владимира, а своего сына и вовсе терпеть не могла. Теперь же наш мальчик окружён заботой.
Годы прошли. Дочки выросли, вышли замуж. Тимка заканчивает мединститут, и мы им гордимся. Я уверена: я поступила правильно, дав ему семью. Дети, у которых есть родители, не должны быть одинокими — это куда хуже сиротства.
