**Дневник Генки**
Сперва мне показалось, что мама просто поправилась. Хотя выглядело это странно – живот округлился, а в остальном она оставалась такой же. Спрашивать было неудобно, вдруг обидится. Отец молчал, но в его взгляде светилась какая-то нежность, и я сделал вид, что ничего не замечаю.
Но живот рос. Как-то раз, проходя мимо их комнаты, я застыл в дверях: отец гладил маму по животу и что-то шептал. Она улыбалась. Мне стало неловко, я быстро ретировался.
«Мама ждет ребёнка», — осенило меня. Не столько удивило, сколько шокировало. Мама, конечно, выглядела моложе других матерей из моего класса, но всё равно… Беременность в её возрасте казалась чем-то неправильным. Даже думать об этом было неловко. Откуда берутся дети, я знал, но представить, что мои родители… Нет, это же мама и папа!
— Пап, мама беременна? — выпалил я как-то вечером. С ним говорить об этом было проще.
— Да. Она мечтает о дочке. Хотя, наверное, глупо спрашивать, кого бы ты хотел — брата или сестрёнку.
— А разве в таком возрасте рожают?
— В каком «таком»? Маме тридцать шесть, мне сорок один. Ты что, против?
— А меня кто-то спрашивал? — огрызнулся я.
Отец пристально посмотрел на меня.
— Надеюсь, ты уже достаточно взрослый, чтобы понять. Когда ты родился, мы жили в съёмной однушке. Денег еле хватало. Потом умерла бабушка, оставила нам квартиру… Помнишь её?
Я пожал плечами.
— Мы отремонтировали, переехали. Потом ты подрос, мама вышла на работу, стало легче. Всё откладывали второго ребёнка, говорили — успеем. А потом просто не получалось. И вот теперь…
— Надеюсь, будет девочка, как хочет мама. Но она уже не молодая, так что старайся не нервировать её. Договорились?
— Да ладно, понял.
Позже выяснилось — будет девочка. В доме появились розовые распашонки, крохотные, как для куклы. Мама часто замирала, будто прислушивалась к себе. Тогда отец тревожно спрашивал: «Всё в порядке?» — и мне тоже становилось не по себе.
Лично мне этот ребёнок был до лампочки, тем более сестра. Зачем мне сопли и пелёнки? Мне нужна была только Юля Фетисова. Хотят родители ещё одного — их дело. Пусть занимаются ею, меньше ко мне цепляются.
— А это… опасно? Рожать в её возрасте? — поинтересовался я.
— Риск есть всегда. Конечно, маме тяжелее, чем с тобой. Но мы живём не в глуши, у нас хорошие больницы… Всё будет хорошо, — устало ответил отец.
— Когда роды?
— Через два месяца.
Но мама родила раньше. Я проснулся от шума: стоны, беготня. Влетел в их комнату — мама сидела на кровати, согнувшись, качалась, как маятник. Отец метался, собирал вещи.
— Главное — папку с документами! — прошептала мама.
— Мам… — позвал я, и сердце заколотилось.
— Прости, разбудили… Где эта «скорая»?! — Отец нервно поглядывал на дверь.
Тут раздался звонок. Ввалились врачи, засыпали маму вопросами: «Схватки как давно? Воды отошли?» Меня никто не замечал, я ретировался.
Когда оделся, маму уже выводили. Она шла в халате и тапочках. Отец бросил на ходу:
— Приберись тут, я скоро вернусь.
Я стоял, слушая непривычную тишину. Потом сложил диван, убрал вещи.
Отец вернулся, когда я собирался в школу.
— Ну что, родила?
— Нет ещё. Меня не пустили.
Я налил ему чаю, сделал бутерброды.
— Иди в школу, позвоню, если что.
В классе я опоздал.
— Крошкин удостоил нас своим присутствием? — ехидно спросил математик.
— Маму в больницу увезли…
— У него мать рожает! — гаркнул Фёдоров. Класс заржал.
— Тихо! — рявкнул учитель.
На последнем уроке зазвонил телефон.
— Можно выйти?
— До конца урока 20 минут, потерпи, — сказала русичка.
— У него мать в роддоме! — снова выкрикнул Фёдоров, но теперь никто не засмеялся.
— Иди.
Я вышел.
— Пап?
— Девочка! Три кило сто! — отец кричал в трубку так, будто я был глухим.
— Ну что? — спросила русичка, когда я вернулся.
— Всё хорошо, девочка.
— Теперь Крошкин стал нянькой! — снова орал Фёдоров. Класс взорвался хохотом.
После уроков Фетисова догнала меня.
— Сколько твоей маме?
— Тридцать шесть.
— Я рада за тебя. Сестра — это круто. А я одна…
И вдруг я осознал, что тоже рад.
Через три дня маму выписали.
— Какая красавица! — восхищался отец.
Я не видел ничего красивого — сморщенный комочек, красное личико. Потом она раскрыла ротик и завопила. Мама прижала её к груди: «Тш-ш-ш…»
— Как назовём? — спросил отец.
— Василисой.
— Васькой дразнить будут, — буркнул я.
— Тогда Машей, в честь бабушки.
Теперь всё крутилось вокруг Машеньки. Меня просили лишь сходить в магазин, развесить бельё. Я помогал. Но когда мама велела погулять с коляской, я взбунтовался:
— Лучше я пол помою!
— Не упрямься!
Я катался по двору, когда увидел Фетисову. Раньше бы она прошла мимо, но тут подошла:
— Машенька! Какая прелесть!
И пошла рядом. Соседи улыбались, а мне было неловко.
Но Машенька заболела. Температура, хриплое дыхание. «Скорая» увезла её с мамой.
Я чувствовал себя виноватым. В школе тупил, схлопотал тройку.
Вернувшись домой, застал отца на кухне — он смотрел в стену.
— Пап?
— Машеньки больше нет… — он закрыл лицо руками.
Я обнял его и заплакал.
Мама вернулась тенью. В доме воцарилась тишина.
После похорон она часами сидела у пустой кроватки. Ночью вскакивала — ей чудился плач.
Прошёл месяц.
— Надо убрать вещи, — сказал отец. — Отвезём на дачу.
Мама ушла к тёте Вале.
За городом ещё лежал снег. Я подумал: Ма
