ПРО ПЕЛЬМЕНИ
Не знаю, как другим одиноким дамам, а ко мне всякая нечисть так и липнет. Вчера, например, поздно вечером валяюсь на кровати, вздыхаю. Новостей начиталась, пельменей налопалась, страдаю что есть мочи, ну вы поняли.
Вдруг из-за шкафа кто-то жалобно завыл. Голосок тоненький, прямо как у кота, которого дверью прищемили.
— Клопы, что ли? — думаю. — В Москве пишут, эпидемия этих кровососов. Неужто и до Уфы добрались? Устали, наверное, бедняги.
Минут через десять «клопы» устали выть и принялись скрестись по полу.
— Щас встану — чайником тресну! — соврала я.
После тарелки пельменей мне не встать. Не дай бог ночью в туалет захочется — придётся ползти.
— Не надо чайником, — вежливо попросили «клопы».
— Говорящие, — подумала я сквозь пельмени. — Значит, не клопы. Значит, сосед спятил. Хотя… кто сейчас не спятил? Ладно, я. Мне и сходить-то некуда, а люди-то живые, им тяжело.
Потом «клопы» перестали скрестись, и в полутьме ко мне начал подкрадываться кто-то лохматый и долговязый. Зрение у меня — хоть очки надевай, так что я щурилась и пыталась понять три вещи:
Может, пельмени — идеальное снотворное, и я уже сплю?
Это у него три уха или три рога?
Откуда в нашем подъезде такой дылда? Всех высоких я в блокнотик записываю — коллекция.
— Виктор Семёныч? — попыталась опознать незнакомца.
— Холодно, — ответила каланча и тут же врезалась лбом в люстру. — Ой, блин!
— А кто?
— Дед Михто. — захихикал долговязый, протянул ко мне чёрные, как смоль, когтистые лапы и прошипел: «Ууууу!»
— Я в молодости тоже чёрным лаком красилась. У вас гель или свои?
— Свои, — обиделся долговязый.
— Неудобно, наверное, с такими когтями в носу ковыряться.
— Я не понял! Тебе не страшно что ли?
Тут он сунул ко мне свою страшную морду, и оказалось, что у него три уха. Два по бокам, а третье — дикое, на виске, больше похожее на шишку.
— Мне отчёт на работе сдавать, а я только три строки написала. Да ещё ипотека и бывший муж. Я взрослая тётка, извини. Пугай кого-нибудь помоложе — у них нервы крепче.
— Наши говорят, ты в детстве одного мальчика горшком по голове стукнула. У него до сих пор шея кривая.
— Ну и чё приперся?
— Уютно у тебя.
— Это от пельменей. Хочешь?
— Хочу.
— Тогда сам сбегай, мне не встать.
Страшный гость метнулся на кухню чёрной тенью, вернулся с чаем (в мою любимую кружку налил, умница!), пельменями и бутербродами. А в зубах яблоко зажал. Прямо как я, только волосатее.
— Угощаешься? — протянул он тарелку.
— Чего?
— Спрашиваю, будешь? Налил, положил — ешь давай.
— С радостью, но уже не влезает.
— На вид-то ты вместительная барышня, как диван в чехле.
— Спасибо на добром слове. Ложись рядом.
Я подвинулась, и мы немного полежали. Было хорошо. Ночь, чавканье, запах пельменей. Чего ещё для счастья надо?
— Может, к бабке на третий этаж сходишь? Она одинокая, ей веселее будет.
— Я вчера у неё был. Она в меня тапком запустила.
— Ага, понятно откуда шишка.
— Ага.
И мы ещё полчаса провалялись, вздыхая каждый о своём.
Может, и правда к ним напроситься? Здорово, наверное, так по чужим квартирам шляться и халявные пельмени жевать. Только кастрюлю на голову надевать надо. На всякий случай.
