Тихо, как есть
Когда Полина произнесла: «Мне надоело молчать», она не стала повышать голос. Просто отложила ложку, глянула в окно и выдавила это — ровно, буднично. Будто сказала: «Хлеб надо купить» или «Лампочку перегорела». Без надрыва, но так, что в комнате внезапно стало тихо, как в глухом лесу.
Сергей оторвался от телефона, но не сразу осознал суть. Голос он расслышал, а смысл добрался с опозданием, будто эхо через болото. Он посмотрел на неё, потом снова в экран — будто между ними выросла ледяная стена, сквозь которую ничего не разглядеть.
— О чём ты?
— О нас. О том, как мы живём. В тишине.
Он промолчал. Снова уткнулся в телефон. Мелькнула мысль: «Опять!» Хотя никакого «опять» не было. Она молчала месяцами. Он знал это, но делал вид, что не замечает. Удобно. Без скандалов. Без неловких пауз. Вот только теперь пауза стала бесконечной.
Вместе они прожили семь лет. Было всякое: поездки на дачу, ссоры из-за немытой посуды, дурацкие комедии Гайдая, посиделки с друзьями, бесконечный ремонт в хрущёвке. Ругались из-за ерунды, мирились ночью на кухне под шум чайника, делили порцию «Наполеона», хохотали над одними и теми же шутками. А потом — будто кто-то выключил радио. Не сразу. Потихоньку. Сначала перестали дослушивать. Потом — недоговаривали. Перестали звонить просто так. Потом забывали спросить: «Как день прошёл?» Потом просто существовали. Чистый пол, горячий чайник, квитанции за ЖКХ на тумбочке. Без огня. Без «давай поговорим». Без «мы».
— Я себя здесь не слышу, Серёж, — она так и не оторвала взгляд от окна. — Будто меня нет.
Он хотел сказать что-то важное. Что слышит её. Что всё не так. Что просто замотался на работе, просто устал. Что любит, просто разучился говорить. Но слова застряли где-то в горле. Не оттого что не любил — а потому что слишком давно молчал. И отвык слышать собственный голос.
Полина встала, поставила чашку в раковину. Надела куртку, взяла ключи. Выйдя, не хлопнула дверью. Он даже не попытался её остановить. Да и стоило ли? И это было страшнее всего. Не её уход, не щелчок замка, а то, как буднично всё произошло. Без истерик. Без «давай ещё раз». Слишком просто, будто ничего ценного не потеряно.
Она шла по улице, и снег под ногами хрустел, как в старом советском фильме. Люди спешили по своим делам, никто ни на кого не смотрел. Полина остановилась у светофора и вдруг почувствовала себя на месте. Не в смысле «где должна быть», а просто — здесь. Не в воспоминаниях, не в мыслях о будущем. Странное, тихое успокоение, будто тело наконец догнало душу.
В тот вечер она не пошла ни к подруге Лене, ни к маме в Люберцы. Просто бродила по Москве, сворачивая наугад. Зашла в булочную, где они с Сергеем раньше брали горячие пирожки. Купила рогалик с повидлом. Села у окна, не снимая пальто. Пахло ванилью, дрожжами и чем-то давно забытым. И впервые за долгое время ей не хотелось никому ничего доказывать, объяснять, анализировать. Хотелось просто прожить этот вечер. Для себя. Без масок. Без зрителей.
Сергей написал через три дня. Без пафоса: «Ты где?». Будто не из-за тоски, а по инерции. Она ответила: «Живу». Без восклицаний. Без намёков. Просто факт. Он больше не писал. И она не ждала. Не потому что не хотела, а потому что вдруг поняла: можно и не ждать.
Прошло две недели. Потом месяц. Она сняла квартиру в Бутово, с огромными окнами и видом на парковку, где по утрам орали вороны. Начала гулять по утрам — не из-за моды на ЗОЖ, а потому что ноги сами просились на улицу. Завела тетрадку и стала записывать по три строчки в день. Не про чувства. Просто — что увидела. Кто улыбнулся в метро. Где пахло свежим хлебом. Какие морщинки у продавщицы в ларьке. Как скрипел снег под ногами. Это был её способ быть здесь и сейчас, где всё происходило впервые — без привычки, без Сергея.
Иногда она вспоминала Сергея. Без злости. Без грусти. Просто — как человека, с которым когда-то дышали в унисон. Смеялись над «Операцией „Ы“», ругались из-за пересоленного борща. А потом каждый ушёл в свой экран. С которым было. С которым стало. И закончилось. Без театральных сцен. Без финальных титров. Без высоких слов. Просто как бывает. Как затихает песня, когда никто не ставит её на репит. Тихо, как есть.
Иногда нужно не «вернись», не «пойми меня», не «услышь». Иногда нужно просто перестать ждать, что кто-то скажет за тебя. И начать говорить самой. Пусть сбивчиво. Пусть не сразу. Но вслух. Чтобы снова услышать себя. Чтобы быть.
