Третья комната — не для чужих
— Туда не ходи! — рявкнула Галина Степановна, вытирая руки о фартук. — Сколько можно повторять!
Десятилетний Ваня замер у приоткрытой двери, растерянно глядя на бабушку. В его взгляде читались обида и детское любопытство.
— Ба, ну что там такого? Я просто хотел глянуть…
— Ничего особенного! Старый хлам! — Галина Степановна быстро подошла, захлопнула дверь и повернула ключ. — Иди лучше в «ВКонтакте» посиди или в машинки поиграй.
Ваня нехотя побрёл в зал, но бабушка заметила, как он украдкой оглядывается на таинственную дверь. Она тяжело вздохнула, сунула ключ в карман. Опять это. Каждый раз, когда внук приезжал на каникулы, история повторялась.
— Мам, ну чего ты его пугаешь? — Ольга вышла из ванной, поправляя мокрые волосы. — Он же ребёнок, ему всё интересно.
— А тебе уже неинтересно? — резко бросила Галина Степановна.
Ольга замерла, рука с расчёской застыла в воздухе.
— Мне… мне и так хорошо. Зачем ворошить старое?
— Вот и правильно. И Ване незачем. Пусть лучше во дворе гуляет, а не по чужим углам шныряет.
Ольга хотела возразить, но сдержалась. Она знала этот тон — спорить было бесполезно. Лучше занять сына чем-то другим.
Галина Степановна вернулась на кухню, поставила чайник. Руки дрожали, когда она доставала чашки. Двадцать лет прошло, а сердце до сих пор сжималось при одной мысли о той комнате. О том, что осталось за дверью.
После ужина Ваня улёгся на диван с телефоном, Ольга листала журнал. Бабушка мыла посуду, украдкой наблюдая за внуком. Мальчик был смышлёный, слишком наблюдательный.
— Ба… — вдруг спросил Ваня, не отрываясь от экрана, — а почему у тебя трёшка, а живёте вы только в двух комнатах?
Галина Степановна выронила ложку, та звякнула о раковину.
— С чего ты взял, что трёшка? — осторожно переспросила она.
— Да я ж не слепой! Двери вижу. Вот твоя спальня, вот зал, где я сплю, а вон та — всегда закрыта.
Ольга подняла глаза, взглянула на мать. Та стояла спиной, плечи напряжённо сведены.
— Там… там старые вещи, — тихо сказала Галина Степановна. — Тебе неинтересно.
— А можно посмотреть? Я аккуратно!
— Нет! — резко обернулась она. — И даже не проси!
Ваня вздрогнул, даже Ольга удивлённо подняла брови.
— Мам, что с тобой? — встала она. — Ты же никогда на Ваню не кричишь.
Галина Степановна прислонилась к столешнице, провела рукой по лицу.
— Прости, внучок. Просто… я устала. Не сердись на старую бабку.
Ваня кивнул, но недоумение в глазах не исчезло. Умный парнишка. Чересчур умный.
Поздно вечером, когда Ваня уснул, Ольга подсела к матери за чаем.
— Мам, может, правда пора?
— Пора что?
— Ну… разобрать ту комнату. Двадцать лет прошло. Папы давно нет, а ты всё…
— Не смей! — Галина Степановна вскочила так резко, что чашка опрокинулась. — Не лезь туда!
— Мам, успокойся. Я просто думаю, что так — нездорово. Ты же сама мучаешься.
Галина Степановна подняла чашку, села обратно. Руки снова дрожали.
— Не мучаюсь. Просто… мне так спокойнее. Знать, что всё на месте. Ничего не тронуто.
— Но Ваня растёт, скоро ему своя комната понадобится, когда будет приезжать. А ты что, вечно его на диване укладывать будешь?
— Успеется. Он ещё маленький.
Ольга вздохнула. Она помнила ту комнату. Помнила, какой она была двадцать лет назад, когда заходила туда в последний раз. Книжные полки, узкая кровать, постеры на стенах. И следы жизни, оборвавшейся так рано.
— А помнишь, как он злился, когда ты убирала у него? — тихо сказала Ольга. — Кричал, что у него свой порядок, чтобы не трогали его вещи.
Галина Степановна улыбнулась сквозь слёзы.
— Помню. Такой самостоятельный был. Всё сам, без напоминаний. Даже грязные тарелки сам выносил — говорил, мужик должен за собой убирать.
— Ему было всего семнадцать, мам.
— Да, всего семнадцать… А казался взрослее нас всех. Помнишь, как с отцом спорил про политику? Цифры сыпал, факты…
Ольга кивнула. Она помнила младшего брата, его смех, его упрямство, его мечты. Как он собирался в универ, как строил планы.
— Мне иногда снится, что он просто уехал, — прошептала Галина Степановна. — Что завтра придёт, дверь откроет и скажет: «Мам, че дверь заперла? Я ключ забыл».
— Мам…
— Знаю, глупости. Но мне легче так думать. Что он в командировке. Долгой-долгой. А когда вернётся — всё будет как прежде.
Ольга взяла мать за руку.
— Он не вернётся. И комната его не вернёт.
— А что вернёт? — Галина Степановна всхлипнула. — Что поможет забыть, как он в больнице лежал? Как врачи головой качали? Как я Богу молилась, всё готова была отдать, лишь бы он выжил?
Ольга молчала. Что тут скажешь? Глупая авария — переходил дорогу, водитель не заметил в темноте. Три дня в реанимации, так и не пришёл в себя.
— А помнишь, — вдруг сказала Галина Степановна, — как он меня пельмени учил лепить? Говорил, я края неправильно защипываю, разварятся. Сам показывал, весь в муке.
— Помню. А ещё вечно свет в комнате не выключал. Ты ругалась, а он: «Я ещё вечером вернусь».
— Да, говорил… А я верила. Думала, сколько времени впереди. Что женится, детей приведёт. А я внуков нянчить буду…
Они сидели молча. За окном уже стемнело, на кухне горела только лампочка над столом.
— Ваня на него похож, — вдруг сказала Ольга.
— Да, похож. Тот же взгляд, та же упёртость.
— Может, поэтому тебе иногда больноПод утро Галина Степановна встала, подошла к заветной двери, повернула ключ и впервые за двадцать лет впустила в комнату не только свет, но и новую жизнь.
