**Обида длиною в тридцать лет**
Я и моя свекровь, Валентина Ивановна, не разговариваем уже тридцать лет. Всё началось с того, что на нашей с Сергеем свадьбе она подарила нам мешок гречки и комплект потрёпанных тарелок. Тогда я была молода, влюблена, полна надежд — и этот «подарок» восприняла как плевок в лицо. А теперь Сергей, мой муж, просит ухаживать за ней, потому что она прикована к постели. «Лена, — говорит, — это же моя мать, она одна, кто ей поможет?» А я смотрю на него и думаю: «Не хочу я видеть твою мать, Серёжа. После всего, что было, я ничем ей не обязана». И всё же не могу найти покоя — разрываюсь между застарелой обидой и смутным чувством, что, может быть, пора закрыть эту главу.
Тридцать лет назад, когда мы с Сергеем поженились, я была на вершине счастья. Денег в кармане — грош, но любовь казалась важнее всего. Свадьбу сыграли скромную, в кафе на окраине, но мы с родителями постарались сделать её душевной. Мои мама с папой дали нам денег на мебель, друзья скинулись на сервиз, а вот Валентина Ивановна… Вручила мешок гречки и шесть старых тарелок, которые, судя по виду, помнили ещё Брежнева. «Хозяйке в доме пригодится», — сказала она с такой улыбкой, будто вручает царский подарок. Я тогда едва сдержала слёзы. Не потому, что ждала чего-то дорогого, а потому, что ощутила: она меня не принимает. Будто я для неё — пустое место, недостойное даже малейшего уважения.
Сергей тогда отмахнулся: «Лена, не забивай голову, мать у меня своенравная, но добрая». Но я не смогла это забыть. Валентина Ивановна с порога дала понять, что я ей не пара. Критиковала, как я варю борщ, как убираюсь, даже как чай наливаю. «Лена, у нас в семье щи без капусты не готовят», — заявляла она, стоя у моей же плиты. Каждый её визит превращался в экзамен, который я проваливала. А после того «подарка» я окончательно отрезала: «Либо она перестаёт лезть в нашу жизнь, либо я её не вижу». Сергей выбрал меня, и мы договорились, что Валентина Ивановна будет приходить только к нему. Так и жили — тридцать лет без единого слова.
За эти годы мы с Сергеем построили жизнь. Вырастили сына с дочкой, купили квартиру, потом дом в Подмосковье. Я работала, вела хозяйство, поддерживала мужа в трудные времена. А Валентина Ивановна жила своей жизнью — в хрущёвке, с подругами, с дачными заботами. Сергей навещал её, помогал деньгами, но я держалась в стороне. И меня это устраивало. Я не чувствовала вины — она сама решила, что я недостойна её сына. Но теперь всё иначе.
Месяц назад Сергей вернулся домой хмурый. «Лена, — говорит, — мать слегла. Инсульт, почти не встаёт. Нужен уход». Я кивнула, но когда он добавил: «Хочу, чтобы она переехала к нам, и прошу тебя помочь», — у меня перехватило дыхание. Помочь? Ей? Женщине, которая унизила меня на собственной свадьбе? Которая ни разу не извинилась, не протянула руку? Я посмотрела на Сергея: «Ты серьёзно? После всего, что было, я должна стать её сиделкой?» Он начал говорить про долг, про то, что она старая и одна. А я? Где мой долг перед собой, перед своей гордостью?
Мы спорили до рассвета. Сергей твердил: «Она же мать, пойми». А я не могла объяснить, что тридцать лет обид не стираются просто так. «Ты помнишь, как она называла меня «неряхой» при всех? Как вручила эту гречку, будто я попрошайка? — кричала я. — А теперь я должна её в дом пускать?» Сергей только вздыхал: «Лена, это было давно. Она больна». Но для меня это не прошлое. Это заноза, которую никто не вынул.
Я поговорила с дочерью, надеясь на поддерно она только вздохнула и сказала: «Мам, прости, но бабушке действительно нужна помощь, а ты всегда была сильнее нас всех.»
