Три дня без весточки
Варвара Игнатьевна в пятый раз за утро подошла к телефону, сняла трубку, услышала ровный гудок и снова повесила. Аппарат был исправен — значит, причина не в нём. Она взглянула на часы-ходики на стене — половина десятого. Обычно Ваня звонил ровно в восемь, как только приходил в гараж, но вот три дня — молчание.
— Небось простудился? — пробормотала она, вытирая пыль с телефонного столика резким движением. — Или в рейс отправили срочно?
Но сын всегда предупреждал о поездках заранее, так у них заведено. Варвара Игнатьевна налила себе чаю, но даже с двумя ложками сахара он казался горьким. Присела у окна, стала следить за двором. Соседка Марфа Семёновна развешивала на верёвке бельё, напевая под нос похабный частушки. У неё-то дети названивают без конца, внуки каждый выходной с пирогами наведываются. А Ваня…
Телефон зазвонил резко, как ножом по стеклу. Варвара Игнатьевна бросилась к нему, зацепившись за край стола.
— Алло! Ванюша?
— Ошиблись номером, — донеслось в трубку.
Она медленно положила трубку. Сердце стучало так, что в ушах звенело. Вот до чего дожила — чужие звонки пугают. Вернулась к окну, но глаза уже не видели ни двора, ни соседки. Мысли крутились, одна мрачнее другой.
Ваня работал шофёром в автоколонне, возил грузы по области, иногда и дальше. Вдруг авария? В новостях то и дело говорят о лобовых столкновениях. Варвара Игнатьевна вскочила, забегала по комнате, как медведица в клетке. Руки дрожали, когда она снова набрала номер сына.
— Абонент временно недоступен, — ответил механический голос.
— Господи, да что же такое? — прошептала она.
Вспомнила, как неделю назад поссорились. Из-за ерунды. Ваня зашёл, а она начала допытываться, когда же жениться собрался, нельзя ведь вечно холостяком болтаться. Сын нахмурился, сказал — некогда, надо сначала на ноги встать. А она не унималась, твердила — тридцать пять лет не шутка, пора очаг заводить.
— Мам, отвяжись, — бросил тогда Ваня. — И без того забот полно.
— Какие ещё заботы? Работа есть, хата своя, машина… Чего тебе не хватает?
— Терпения не хватает, — рявкнул он и хлопнул дверью.
Варвара Игнатьевна тогда весь вечер дулась. А теперь каждое слово жалела. Может, Ваня злится и назло не звонит? Хотя нет, сын не злопамятный.
К полудню тревога стала невыносимой. Оделась, пошла к Марфе Семёновне, которая жила через подъезд. Соседка ахнула:
— Варька! Ты как после похорон…
— Марфуша, совсем замучилась.
— Заходи, самовар поставим.
На кухне Варвара Игнатьевна выложила всё, а Марфа слушала, посапывая.
— А ты к нему не съездила? — спросила та наконец.
— Как съезжу? Ключей нету. Да и неудобно без спроса…
— Да брось! Ты ж мать-то! Стукнись, глядишь, он там с температурой валяется.
— А если нету?
— Ну, у соседей спроси. Люди поймут.
Варвара Игнатьевна задумалась. Мысль здравая, но страшная. Вдруг Ваня не один? Попадёт в неловкое положение.
— Может, подождать? Завтра позвонит?
— Варь, третий день молчит. Не похоже на него. Лучше проверить.
Вечером так и не решилась. Легла, но сон не шёл. Всю ночь ворочалась, прислушивалась. А вдруг зазвонит? Но телефон молчал.
Утром четвёртого дня силы кончились. Села на автобус, поехала по адресу, который знала назубок. Ваня жил на окраине, в пятиэтажке. Поднялась на третий этаж, постояла у двери, крестясь.
Нажала звонок. Тишина. Ещё раз. За дверью зашаркали ноги.
— Кто там? — голос Вани, хриплый, будто с похмелья.
— Сынок, это я.
Пауза. Щёлкнули замки. Ваня стоял в рваной майке, небритый, с синяками под глазами.
— Ма? Ты как…
— Ванюша! — шагнула к нему, но он отпрянул.
— Заходи, — буркнул и побрёл в комнату.
Квартира была в запустении. На столе — пустые бутылки, окурки в пепельнице. Ваня не курил — значит, были гости.
— Сынок, что случилось? Три дня молчишь…
Ваня плюхнулся на стул, провёл ладонью по щетине.
— Ма, не сейчас.
— Как не сейчас? Заболел?
— Не болею. Просто… — он замолчал, уставившись в стену.
— Да что «просто»?
— Уволили меня.
— Как уволили?
— Машину разбил. По своей вине. Теперь ещё и долг за ремонт.
Варвара Игнатьевна опустилась на табурет. Теперь всё ясно — и молчание, и этот беспорядок.
— Ваня, да что ж ты не сказал? Я бы ругаться стала?
— А толку? Пропал я, мам. Работы нет, кредит за квартиру висит.
Она встала, подошла, взяла его за руку. На этот раз он не отдернул.
— Да разве это конец? Работу найдёшь. Главное — жив.
— Мам, да что ты понимаешь? Тридцать пять, а я как щенок — ни кола, ни двора.
— Зато мать есть. И руки у тебя золотые.
Ваня горько усмехнулся:
— Золотые… Не разбил бы тогда.
— Расскажи, как было.
— Вез груз, гнал. Начальник грозил увольнением, если опоздаю. Дорога мокрая — меня и занесло. В отбойник въехал. Груз испортил, машину на свалку…
— А ты?
— Цел, слава Богу. Но теперь…
Она встала, пошла на кухню. Загремела посудой. Вернулась с чайником.
— Сначала чай, потом думать будем.
— Да думать не о чем.
— Врёшь. Работу найдём. А деньги… У меня немного есть.
— Я не возьму.
— Не заём, а помощь. От матери.
Он посмотрел на неё — тем же взглядом, что в детстве, когда разНа следующее утро Варвара Игнатьевна проснулась от звонка и, услышав бодрый голос сына, поняла — всё плохое позади, а впереди только светлые дни.
