— Умоляю тебя, доченька, пощади меня, вот уже три дня я не ела ни крошки хлеба, и у меня не осталось ни копейки — просила старушка у продавщицы.

Пожалуйста, доченька, будь добрее ко мне, умоляла старушка продавщицу. Три дня я не ела ни крошки хлеба, а денег у меня совсем нет.
Холодный зимний ветер пробирался до костей, окутывая старинные улицы города, будто бы хотел напомнить о временах, когда здесь жили люди с тёплыми сердцами и искренними взглядами. Среди выцветших стен и облупившихся вывесок стояла пожилая женщина, лицо её было исписано тонкими морщинами, каждая из которых хранила свою историю боли, борьбы и утраченных надежд. В её дрожащих руках сжимался поношенный мешок, наполненный пустыми стеклянными бутылками последними осколками когдато прошедшей жизни. Глаза её были влажными, слёзы медленно скатывались по щекам, не спеша испаряться в холодном воздухе.
Прошу, дочь моя прошептала она дрожащим голосом, словно листок на ветру. Три дня без хлеба. Ни копейки, ни монеты, чтобы купить хоть кусочек.
Слова повисли в воздухе, но за стеклянной дверью булочной продавщица лишь холодно отмахнулась. Её взгляд был как лёд.
И что с того? ответила она раздражённо. Это хлебный киоск, а не пункт приёма бутылок. Разве ты не читаешь вывеску? Там чётко указано: бутылки сдавать в специальный пункт, откуда дают деньги на хлеб, еду, жизнь. Что ты от меня хочешь?
Старушка растерялась. Она не знала, что пункт приёма закрывается в полдень. Пришла слишком поздно, упустив единственный шанс, который мог спасти её от голода. Раньше она даже не думала собирать бутылки. Когдато она была учительницей, образованной женщиной с достоинством и честью, не потерянной даже в самые трудные дни. А сейчас теперь она стояла у киоска, как нищенка, ощущая горечь стыда, заполняющего душу.
Хорошо сказала продавщица, смягчая тон. Спи меньше. Завтра, если принесёшь бутылки рано, прийди, и я накормлю тебя.
Доченька, умоляла она, дай хотя бы кусок батона Я заплачу завтра. Я чувствуёт себя головокружительно Не могу больше терпеть голод.
Но в глазах продавщицы не было ни искры сочувствия.
Нет, резко ответила она. Я не дарю милостыню. Я сама едва свожу концы с концами к концу месяца. Каждый день к нам подходят толпы, а я не могу накормить всех. Не отвлекай меня, у меня очередь.
В стороне стоял мужчина в тёмном пальто, задумчиво погружённый в свои мысли, будто бы находившийся в другом мире мире тревог, решений и будущего. Продавщица мгновенно превратилась, будто перед ней появился не обычный клиент, а важный гость.
Добрый день, Павел Андреевич! приветливо воскликнула она. Сегодня к нам прибыл ваш любимый хлеб с орехами и сухофруктами. А выпечка свежая, абрикосовая. Вишнёвые вчерашние, но всё равно вкусные.
Добрый день, отвлёкся мужчина. Дайте хлеб с орехами и шесть вишнёвых булочек.
Абрикосовые? спросила она с улыбкой.
Всё равно, пробормотал он. Как хотите.
Он достал из толстой сумки крупную банкноту и молча протянул её. В этот момент его взгляд случайно скользнул в сторону, и он задержался. Увидел стоящую в тени киоска старушку. Лицо её было знакомым, очень знакомым, но память упорно отказывалась вернуть воспоминания. Единственное, что выделялось, огромный брошьцветок, закреплённый на её изношенном плаще. Чтото в нём казалось близким.
Мужчина сел в свой чёрный автомобиль, положил пакеты с покупками на сиденье и уехал. Его офис находился на окраине, в современном, но скромном здании. Он не любил помпезность. Павел Шатoв, владелец крупной сети бытовой техники, начинал с нуля в начале 90х, когда страна стояла на грани хаоса, а каждый рубль добывался кровью и потом. Благодаря железной воле, уму и невероятной трудоспособности он построил империю без связей и покровителей.
Дом его уютный коттедж в предместье был полон жизни. Жили там жена Жанна, двое детей Артём и Кирилл, и скоро должна была появиться долгожданная дочь. Именно звонок от жены вывел его из размышлений.
Паша, сказала Жанна тревожно, нам позвонили из школы. Артём снова поссорился.
Дорогая, я не уверен, что смогу вздохнул он. У меня важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта мы можем потерять миллионы в обороте.
А мне тяжело идти одной, прошептала она. Я беременна, устала. Не хочу идти одна.
Не ходи, быстро ответил он. Я найду время. А Артём получит строгий выговор, если не начнёт себя вести.
Ты никогда не был дома, сказала она печально. Приходишь, когда дети уже спят, уходишь, когда они ещё в кровати. Я беспокоюсь за тебя, ты не отдыхаешь.
Это работа, сказал он, чувствуя укол вины. Но всё ради семьи, ради тебя, детей и нашей будущей крошки.
Прости, прошептала она. Мне просто нужно, чтобы ты был рядом.
Павел провёл весь день в офисе, а потом ещё и вечером. Вернувшись домой, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ожидая его. Она извинилась за свои слова, но он лишь кивнул.
Ты права, тихо сказал он. Я слишком много работаю.
Он предложил разогреть ужин, но Павел отказался.
Я уже поел в офисе. Принёс абрикосовые булочки из того же киоска. Они восхитительны, а хлеб с орехами
Нам не понравился хлеб, заметила Жанна. Дети даже не доели его.
Павел задумался. В его голове вновь возник образ той старушки. Было чтото в ней глубоко знакомое. Не только лицо, но и осанка, взгляд, брошь И вдруг, как вспышка, память вернулась.
Не может быть она? прошептал он. Тамара Васильевна?
Сердце сжалось. Он вспомнил школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Помнил, как она объясняла математику, тратя терпение на каждый пример. Вспомнил, как он, ребёнок из бедной семьи, жил с бабушкой в крошечной квартире, где иногда не было хлеба. И она она замечала его. Не позволяла унижаться. Придумала «работу» для него: помогать дома, сажать цветы, чинить забор. И без промедления на столе появлялась еда. А хлеб её хлеб, испечённый в русской печи, с хрустящей коркой и ароматом детства.
Я должен её найти, решил он.
На следующий день Павел не пошёл в офис. Отправил короткое сообщение секретарю: «Всё откладывается», и вышел из дома до рассвета. Холод был тем же, но теперь он жжёт изнутри.
Он обходил улицы вокруг киоска вновь и вновь, спрашивая дворников, продавцов сигарет, женщину, выгуливающую старую собаку. Никто её не видел. Только мальчик, собирающий картон, подсказал:
Бабушка Тамара иногда спит в подвале 17го дома на Садовой. Дверь сломана, кто хочет зайдёт.
Павел бросился туда. При входе пахло мочой и старой сыростью. Он спустился по лестнице, фонарик телефона дрожал, освещая облупившиеся стены. В углу, среди коробок и старого плаща, лежала она. Спала или делала вид, что спит трудно было определить. Брошьцветок всё ещё свисала с её шеи, теперь казалась ещё крупнее, будто время её разросло.
Тамара Васильевна прошептал он.
Старушка медленно открыла глаза. Нет удивления, лишь лёгкое движение губ.
Шатoв Павлуша, произнесла голосом, которым ещё четырежды поправляла уравнения, ты уже поправился.
Он опустился на грязный пол без страха.
Почему ты меня никогда не искала? Я я тебе обязан.
Долг был моим, а не твоим, ответила она. Я дала то, что любой учитель должен дать: немного веры, когда ничего не оставалось. Ты её принял и умножил. Это всё.
Не всё, сказал Павел, голос дрожал. Не всё, когда ты голодаешь, а я я спорю с поставщиками о миллионах, которые мне не нужны.
Тамара попыталась сесть; он поддержал её. Её руки были лишь кости и холодная кожа.
Глупый ребёнок, вздохнула она. Мир не работает наоборот. Ты уже заплатил. Каждый раз, когда помогал, не унижая, каждый раз, когда не ставил себя выше остальных ты заплатил. Теперь уходи. Я хочу спать.
Я не уйду, сказал он твёрдо. И ты пойдёшь со мной.
Она посмотрела долго. В её взгляде уже не было мольбы, лишь древняя гордость, которую ни нищета, ни время не смогли отнять.
Ты уверен, что хочешь тащить старую, которой уже ничего не надо?
Ты меня поддержала, когда я был никчёмным, ответил Павел. Теперь моя очередь.
Тамара впервые улыбнулась. Это была небольшая, усталая, но искренняя улыбка.
Тогда принеси мне немного того хлеба с орехами, что ты купил вчера, сказала она. Хочу вспомнить, как сладкой была детская еда.
Павел помог ей встать. Они вместе вышли из подвала, он держал её за локоть, будто боялся, что она сломается. На улице город оставался холодным, но ветер уже не казался таким жестоким.
В машине, пока прогревался двигатель, она положила голову на окно и прошептала:
Знаешь, Павлуша в конце концов мы все возвращаемся туда, откуда пришли. Одни раньше, другие позже. Главное, чтобы ктото помнил, что мы были здесь.
Павел ничего не ответил. Он завёл машину и поехал домой, где Жанна и дети ждали, не подозревая, что в тот день их семья расширится самым неожиданным и справедливым образом.