Утро медленно пробиралось сквозь опущенные шторы, наполняя комнату холодным серым светом. На краю кровати сидела Ольга уже одетая, с собранными волосами, будто собиралась в дальнюю дорогу. В каком-то смысле так оно и было. Это не был побег. Это было прощание с той версией себя, которая годами молчала, копила усталость, обиды и нехватку простой благодарности.
Она взяла в прихожей небольшую сумку ту, что носила только по особым случаям, и вышла бесшумно. Катя спала. Конечно. После очередного «тяжёлого дня в офисе» ей нужно было отдохнуть но её отдых всегда строился на спине матери, которая уже и забыла, что это такое.
Ольга не оставила записки. Ничего драматичного. Просто ушла.
Она села на поезд до Петербурга, где жила её сестра Ирина. Они не виделись больше двух лет, а вчерашний звонок был коротким:
Можно я приеду? Мне нужно уехать для себя.
Ирина просто ответила:
Приезжай. В любое время. Не спрашивай.
Дом Ирины был тёплым и светлым, пахло свежим кофе и только что испечённым хлебом. Здесь никто не ругал Ольгу за забытый мусор. Никто не жаловался, что она «ничего не делает целыми днями». Первые два дня Ольга просто спала. По-настоящему. Глубоко, без пробуждений, словно все годы усталости наконец догнали её и требовали свою плату право на отдых.
На третий день Ирина отвела её в центр города. В книжный. Туда, где Ольга когда-то мечтала работать в юности. Ей нравились книги, их запах, порядок на полках. И особенно тишина.
У тебя есть время. Можно начать с чего угодно, сказала Ирина.
И Ольга начала. С хорошего кофе, с томика стихов, с прогулки по тихим улочкам. С маленьких вещей, которые вдруг стали важны: тёплый свитер, выбранный для себя, хороший крем для рук, букет цветов просто так.
А тем временем Катя писала сообщения. Сначала холодные:
«Хотя бы скажи, вернёшься или нет.»
Потом неуверенные:
«Прости, если обидела Я не заметила.»
И наконец:
«Мама, я скучаю. Можем поговорить?»
Ольга перечитывала каждое сообщение по несколько раз. Потом закрывала телефон. Хотела ответить, но вдруг поняла: впервые в жизни она не обязана спешить с прощением. Или притворяться. Кате нужно было научиться терпению, которое её мать носила в себе десятилетиями.
Через неделю Ольга вернулась в Москву. Не ради Кати. Ради себя.
В пустой квартире всё было на своих местах. Кати не было дома. На кухонном столе лежала записка:
«Прости меня. Я не умела быть дочерью. Буду ждать, когда ты будешь готова поговорить. Катя.»
Ольга не заплакала. Просто почувствовала тёплый комок в груди. Незнакомое чувство может, маленькую надежду. Но теперь она знала наверняка: прощение не обязанность. Уважению учатся. Настоящая любовь не требует жертв.
В следующие месяцы Катя стала приходить всё чаще. Сначала молча, неловко. Приносила цветы, потом готовила для неё. Потом искренне спрашивала:
Мам, хочешь, я что-то для тебя сделаю сегодня?
Это не было идеально. Всё ещё не было исправлено. Но это было начало.
Ольга научилась говорить «нет». Однажды, когда Катя развесила бельё за неё без просьбы, Ольга долго посмотрела на неё и улыбнулась.
Спасибо, Катя. Впервые за долгое время я чувствую, что ты меня видишь.
Катя опустила вешалку и крепко обняла маму. Искренне.
Я вижу тебя, мама. Прости, что это заняло так много времени.
И в душе Ольги та болезненная тишина, что жила в ней столько лет, наконец сменилась покоем. Таким, в котором она больше не была одна.