Теперь мне семьдесят. Я совсем одна. Для своей дочери я — лишняя обуза. Она замужем двадцать лет и не хочет даже вспоминать обо мне.
— Дочка, можешь приехать вечером? Мне тяжело одной справляться…
— Мать, у меня работа, хоть топор вешай! Надоели твои вечные жалобы! Ладно, заеду…
Я заплакала — не от злости, а от горькой обиды. Сколько сил отдала своей единственной кровиночке, растила её без мужа, жила ради неё… И вот тебе награда. Наверное, слишком её баловала.
Когда Дашеньке было одиннадцать, я впервые за долгие годы позволила себе немного счастья — познакомилась с мужчиной. Дочь подняла такой крик, что пришлось расстаться с тем, кто мне действительно был дорог. А она осталась довольна.
Сейчас мне семьдесят. Я одна, как в пустыне. Ни помощи, ни тепла — ни в делах, ни в деньгах, ни даже в простом участии. Моя дочь давно замужем, живёт своей жизнью. Мне в ней нет места.
У меня три внука. Но я их почти не вижу. Почему? Не знаю. Может, потому что их мать не находит времени на старую мать.
В тот день мне было особенно плохо. Позвонила Даше:
— Мне прописали уколы… Ты же медсестра, не сделаешь?
— Что, я должна к тебе каждый день мотаться?! Ты издеваешься?!
— Дашенька, я не дойду до больницы… Скользко, гололёд…
— А деньги у тебя есть, чтобы мне заплатить? Бесплатно ездить не намерена!
— Нет… Нечем…
— Ну тогда и не звони! Ищи кого-то другого!
Я молча положила трубку. Утром вышла за два часа, чтобы добраться до поликлиники. Шла, держась за заборы, плакала. Не от боли — от безысходности.
У входа ко мне подошла незнакомая женщина:
— Проходите без очереди. Что с вами? Больно?
— Нет, — ответила я. — Это не от боли…
Она не ушла. Мы разговорились. Впервые за долгое время я выговорилась. Потому что больше некому.
Её звали Ольга. Жила она через двор. После больницы уговорила зайти к ней на чай. Так мы и познакомились. Нечасто, но душевно.
В день рождения Оля пришла с тортом и свечами. Даша даже не позвонила. А Оля сказала:
— Вы так похожи на мою маму… Мне с вами спокойно, понимаете?
Оля стала приходить чаще. Помогала по хозяйству, носила продукты, ходила со мной к врачам. Иногда я заглядывала к ней — пили чай, болтали, отмечали праздники. Даже съездили в санаторий. Первый раз за много лет я почувствовала, что живу.
Долго думала, но решила: свою двушку перепишу на Олю. Она отнекивалась, говорила, что ничего не хочет. Но я видела — заботится не ради выгоды. Просто по-доброму. Как о родной.
Потом я переехала к Оле — одной стало тяжело. Квартиру продали, чтобы у Даши даже мысли не возникло судиться после моей смерти.
О дочери не было вестей больше года. И вдруг, как гром среди ясного неба — стук в дверь. На пороге стояла Даша. Без привета, без вопросов закричала:
— Как ты могла?! Как отдала квартиру чужой бабе?! Ты мне всю жизнь испортила, а теперь ещё и наследство украла?!
Орала, обвиняла, желала мне сдохнуть. А потом Олин муж просто подошёл и сказал:
— Уходите. И не возвращайтесь.
С тех пор мы не виделись.
А знаете, что страшнее всего? Не то, что родная дочь от меня отвернулась. А то, что мне больше не больно. Потому что чужая женщина стала роднее крови. Потому что есть люди, которые заботятся не по обязанности, а от сердца.
Пусть осуждают. Пусть перешёптываются. Но я впервые за долгие годы чувствую, что нужна. Не как обуза. А просто как человек.
