В семьдесят я осознала, что самое страшное — это не пустая квартира, а дом, полный людей, которым ты не нужна.
— Опять не тот хлеб купили, — голос невестки Веры резанул уши, пока я раскладывала покупки на кухне. — Я же просила ржаной. В пятый раз объясняю.
Она взяла буханку, которую я принесла, и покрутила её в руках, будто это была не хлеб, а ядовитый гриб.
— Верочка, забыла, извини. Замоталась.
— Вечно вы замотаны, Анна Ивановна. А потом нам это есть. У Мишеньки аллергия может быть.
Она швырнула хлеб на стол с таким видом, будто оказала мне великую милость, не отправив его в мусорку.
Я сглотнула ком в горле. Моему внуку Мише шесть лет, и у него никогда не было аллергии на обычный хлеб.
В комнату заглянул сын.
— Мам, ты не видела мой серый свитер?
— Видела, Сашенька. Он в стирке, я вчера…
— Зачем? — он даже не дослушал. — Я же собирался его сегодня надеть! Ну, мам!
Сын ушёл, оставив меня с этим раздражённым «ну мам», которое в последнее время било больнее пощёчины. Я постирала его вещь. Позаботилась. И снова оказалась виновата.
Я медленно пошла в свою комнату, мимо гостиной, где Вера уже громко рассказывала подруге по телефону, как «свекровь опять чудит». Смех в трубке был таким же едким, как её слова.
Моя комната казалась единственным тихим местом в этом когда-то уютном, а теперь шумном, как вокзал, доме.
Постоянные разговоры, визг Мишутки, телевизор, хлопанье дверей. Шумно. Людно. И до одури одиноко.
Я села на край кровати. Всю жизнь я боялась остаться одна. Боялась, что дети вырастут и разлетятся, и буду сидеть в пустых комнатах. Какой же я была дурой.
Только в семьдесят я поняла: самое страшное — это не пустая квартира, а полный дом людей, которым ты не нужна.
Ты для них — бесплатное приложение. Функция, которая вечно сбоит. Подай, принеси, постирай, но только как сказали. Шаг влево — и ты уже мешаешь, раздражаешь, путаешься под ногами.
Вечером я попыталась ещё раз. Сын сидел за ноутбуком, хмурился.
— Саша, может, поговорим?
— Мам, я работаю, не видишь? — он не отрывал взгляда от экрана.
— Я просто хотела…
— Давай потом, хорошо?
«Потом» не наступало никогда. У них с Верой была своя жизнь, свои планы, свои разговоры. А я была… фоном. Как старый сервант или ковёр на стене. Вроде и здесь, а вроде и нет.
В дверь постучали. Это был Мишутка.
— Ба, почитай, — он протянул мне книжку.
Сердце ёкнуло. Вот он, мой солнышко. Единственный, кому я…
— Миша! — на пороге возникла Вера. — Я кому сказала, не отвлекать бабушку? Иди, у тебя по расписанию мультики.
Она забрала у него книгу и увела за руку.
А я осталась сидеть, глядя на закрытую дверь. И в этот момент я поняла: больше не могу быть просто фоном.
Решение зрело во мне несколько дней, пока я механически мыла посуду, ходила в магазин и терпела мелкие уколы.
Оно окрепло, когда я нашла в мусорке почти целую кастрюлю моих щей — «жирно, мы на диете».
Я решила начать с малого. Со своего пространства.
В субботу утром, пока все спали, я достала с антресолей коробки с вещами покойного мужа. Его книги, инструменты, старые фотографии.
Первой спустилась Вера. Замерла на пороге, будто увидела привидение.
— Это ещё что?
— Доброе утро, Вера. Вещи разбираю.
— Вижу. А нельзя в своей комнате? Вы всю гостиную захламили. У нас сегодня гости будут.
— Это и моя гостиная, — сказала я тихо, но твёрдо. — И это вещи твоего свекра. Отца Саши.
Вера фыркнула и демонстративно ушла на кухню, громко хлопая дверцами.
Через десять минут появился Саша, привлечённый запахом кофе и маминого бунта.
— Мам, ты чего устроила? Вера говорит, весь дом перевернула.
— Хочу повесить портрет отца. Вот сюда, — я показала на стену.
— Сюда? — он посмотрел на стену, потом на меня. — Ты с ума сошла? У нас тут стильный ремонт, какой портрет? Вера зеркало присмотрела.
Вот оно. Зеркало. Стильное. Важнее памяти об отце.
— Саша, это мой дом.
— Опять за своё, — закатил глаза. — Мы тут живём! Мы ремонт делали!
Ремонт — это поклеенные ими дурацкие обои в гостиной. Всё.
Вечером состоялся главный разговор. Они подошли ко мне вместе, с серьёзными лицами.
— Мам, мы подумали, — начал Саша. — Дом слишком большой. Коммуналка дорогая.
Вера подхватила:
— Анна Ивановна, мы о вас заботимся. Вам одной будет тяжело, когда мы решим жить отдельно.
— Это куда же вы собрались?
— Продадим дом, — выпалил Саша. — Купим квартиру в новостройке. И тебе. Однушку. Уютную.
Я смотрела на сына. Они всё решили. Уже поделили деньги от продажи моего дома.
— Продать… мой дом?
— Ну почему сразу твой? — ухмыльнулась Вера. — Мы тоже тут живём.
Я встала. Ноги стали ватными, но я выпрямилась.
— Нет.
— Что «нет»? — не понял Саша.
— Дом не продаётся. Никогда.
Моё «нет» повисло в воздухе. Саша побагровел. Вера, наоборот, побелела.
— Ты не поняла, — прошипел сын. — Это не просьба. Мы уже риелтора нашли.
— Отменяй риелтора, — сказала я.
— Будешь жить в однушке и радоваться! — взвизгнула Вера.
— Передай Кате, что норковая шуба ей к лицу. Особенно к больничной койке, — улыбнулась я. — И больше не звоните.
Теперь я знала точно: самое страшное — не пустая квартира. А когда ты готов отдать всё тем, кто готов забрать у тебя последнее.
