**Ожидание чуда**
Говорят, что ждать счастья — слаще, чем его получить. Пока ждёшь, грезишь, примеряешь мечту на себя — ты уже счастлив. А сам миг обладания? Миг — и всё. Не успел вдохнуть, а оно уже стало обыденностью, будничной пылью. И вот ты снова в пути, снова ждёшь…
У Воронова было всё: трёхкомнатная в новом районе, «Фольксваген» в кредит (но почти выплаченный), стабильная работа в бухгалтерии с зарплатой в рублях, которые хватало даже на маленькие радости. Жена — Лариса, ещё со школы знакомая. Первая любовь, первая ссора, первое примирение — а дальше свадьба, несмотря на ворчание её матери.
А ещё — дочка. Светочка, четырёх лет, с ямочками на щеках и вечным вопросом «почему». Лариса не работала, сидела с ребёнком, водила её в сад и на танцы. Воронов обожал дочь, мог часами слушать её лепет, носил на плечах, покупал конфеты тайком от жены.
Казалось бы, живи да радуйся. Но человек так устроен — когда всё есть, хочется ещё.
С женой они давно притёрлись. Понимали друг друга без слов. Утром он пил крепкий чёрный кофе, заваренный в турке, надевал отглаженную рубашку (Лариса всегда проглаживала их с паром), целовал её в щёку и уезжал. Вечером ждал борщ или котлеты. В выходные — вылазки к тёще на дачу под Казанью (шашлык, баня, водка). Зимой — горки в парке Горького. Воронов не жаловался. Мало у кого жизнь складывалась так ровно.
Но однажды в бухгалтерию взяли новую сотрудницу — Надежду. Надежда Звягина. Надя. Глаза чёрные, чуть раскосые, будто у лесной косули. То ли взгляд, то ли имя, звучащее как колокольчик, то ли просто жажда перемен — но Воронов понял: вот она. То, чего он ждал.
Он стал «случайно» сталкиваться с ней у кулера, в столовой, у лифта. Она тоже искала встреч — улыбалась, поправляла чёрные волосы, застенчиво опускала ресницы.
Однажды он подъехал к офису пораньше и ждал у входа, пока не увидел её — лёгкую, в лёгком пальто, с небрежно наброшенным шарфом. Сделал вид, что вышел из машины как раз вовремя. Распахнул дверь: «После вас».
В лифте украдкой разглядывал её. Иногда ловил ответный взгляд. Но поговорить не удавалось — всегда были люди.
А потом однажды они ехали вдвоём. Он спросил, как ей работа, понравился ли снег вчерашний (хотя снег был как снег), куда она собирается в выходные. Она отвечала, смеясь, слегка насмешливо.
Осень сменилась зимой. На носу был корпоратив. Воронов надеялся на этот вечер. Можно задержаться — Лариса не будет подозревать.
Он следил за Надей весь вечер. Когда заиграла музыка, первым подошёл, опередив коллег. Она прижалась к нему в танце — и сердце заколотилось, как тогда, в школе, когда он впервые танцевал с Ларисой под ёлку. Надя смотрела на него своими косульими глазами — и в них читалось: «Возьми меня».
Разгорячённые вином, они вышли в коридор. «Уйдём?» — прошептал он. Она кивнула. Оделись, выбежали на улицу, смеясь, как школьники, сбежавшие с уроков.
Охранник дядя Петя глядел им вслед с тоской. Его не позвали на корпоратив. Он сидел в своей будке, жевал бутерброд с колбасой и думал, что хоть бы кто принёс ему пару пирожков. Но никто не вспомнил.
А Воронов с Надей шли по улице. Говорили ни о чём. Он избегал темы семьи, она делала вид, что не замечает.
«Повезло…» — стучало в висках Воронова. Он уже устал и жалел, что оставил машину.
— Признайтесь, вы живёте за МКАДом? — пошутил он.
— Ещё дальше, — засмеялась Надя. — В новых кварталах у леса. Давайте вызовем такси.
У её дома он медлил, не хотел отпускать машину. Алкоголь выветрился, в голове зазвучал голос: «Сейчас ещё успеешь — Светка не спит, ждёт сказку». Но Надя сказала: «Поднимитесь на кофе. Отдохнёте — и поедете».
Кофе они так и не выпили.
…А через два часа он стоял у окна в её квартире. За стеклом — непроглядная тьма. Ни огней, ни звёзд. Как будто они вдвоём во всей вселенной.
Уходить не хотелось. Но надо. Лариса не будет кричать, но он знал — она не спит.
Дома он вошёл на цыпочках. Лариса притворялась спящей. Он притворился, что верит.
Утром встал счастливым. Даже напевал в душе. Жена подала кофе, подставила щёку для поцелуя.
Так начались их встречи. На окраине, где никто не знал Воронова. Иногда его мучила совесть: «Зачем? Лариса же не скандалистка». Но Надя давала ему то, чего не хватало — страсть, ощущение молодости.
Год пролетел. Страсть стала угасать. Воронову всё чаще хотелось просто сидеть дома, смотреть с дочкой мультики.
А Надя начала спрашивать: «Когда мы будем вместе?» Он отмахивался: «Светка ещё маленькая…»
Но однажды на работе, глядя в монитор, он вдруг схватился за грудь. Сердце сжало, как тисками. В ушах зазвучали голоса:
— Держится, а мог бы уже…
— Баб его добили…
— Не бросай меня… — плакал голос, похожий на Надин.
— Папа, почитай… — шептала Света.
— Я что, умираю?! — закричал он в пустоту. — Мне всего тридцать пять! Я всё исправлю!
— Обещаешь? — спросил кто-то тихий, невидимый.
— Да! Кто вы?!
— Тебя не должно это волновать.
Потом — резкий вдох. Боль. Очнулся в больнице.
Лариса плакала у кровати. Надя приходила тайком, шептала что-то и исчезала.
Через две недели его выписали. Он играл с дочкой, читал ей перед сном. Лариса была нежна, как никогда.
А потом — звонок. Надя: «Скучаю. Когда увидимся?»
— Не сейчас… — прошептал он.
— Она рядом? Ладно. Жду.
Он мог сказать «всё кончено». Но промолчал.
— Завтра.
— КОн положил телефон на стол, вздохнул и подошёл к окну, где внизу смеялась Светка, качаясь на качелях, а Лариса, улыбаясь, подталкивала её, — и вдруг понял, что уже счастлив.