Он пришёл домой поздно ночью и сразу бросился в душ. Не успел снять ботинки у двери, как бросил пиджак на стул и исчез в ванной, будто вода может смыть с него весь день.
Я слышал, как он выкручивает кран до предела, как пар заполняет кабинку. Минуты тянулись, и я считал их в голове, как когдато считал качели на дворе: раз, два, три уже слишком долго.
Когда он вышел, волосы ещё были мокрыми, пахло другими духами, чем обычно; гдето между цитрусовой ноткой проскользнула сладкая, чуждая аккорда.
Я в шоке, пробурчал он, не глядя мне в глаза. Расскажу завтра. Я кивнул, даже улыбнулся: улыбка, что держит щеки, а не сердце.
Остался один в кухне с его пиджаком. Я взял его в руки, чтобы повесить в шкаф. Пока вешал, чтото зашуршало в кармане. Инстинктивно потянулся изпод пальцев выскочил сложенный в треугольник чек. Бумага ещё была тёплой от его тела, будто пыталась скрыть секрет, который я не должна была раскрывать.
Чек дрогнул в пальцах. Я разложил его на столе. Логотип изысканного ресторана, адрес в центре Москвы, время 22:41. «Ужин 2 персоны». Две чашки кофе, бутылка красного вина, две закуски, два десерта. Два.
В миг мозг сделал то, что всегда делает в такие моменты: пытался спасти реальность. «Возможно, клиент. Может, подрядчик. Может, коллега в беде». Проводила пальцем по названиям блюд, звучавшим как смех шефповара моей наивности: карпаччо, филе, тирамису. Он не любит тирамису. Я люблю.
Я спрятала чек в ящик, но всю ночь слышала, как он шуршит. Вставала, ходила по квартире, заглядывала в холодильник, пила воду из крана, уставилась на сумму внизу: итог, чаевые. Глупые цифры, тяжёлые, как сам тот пиджак.
Утром мы оба делали вид, что ничего не случилось. Я заварила кофе, положила перед ним бутёрброд. Он притворялся, что не замечает дрожащего пальца, расставленного маслом на хлебе. Сегодня опять задержка, сказал он, листая телефон слишком быстро.
Большой клиент, новый проект, пробормотал он, надев тот же пиджак. На мгновение я подняла руку, чтобы остановить его, сказать: «Подожди. Поговорим». Не сказала. Двери закрылись беззвучно.
После работы я пошла по адресу, указанному в чеке. Не знала зачем может, проверить, существует ли это место в реальности, а не только в моей голове. Оно было. Кирпичное здание, полутём, в витрине ряд стаканчиков, блестящих, как покрытые лаком обещания.
Села на скамейку напротив. Внутри официант отгонял стулья, готовил столы. Достала телефон, включила камеру, но не сделала снимок. Не хотела превращать историю в доказательства. Хотела понять.
Вошла на пять минут. На одного? спросил официант с улыбкой. Нет, спасибо. Только есть ли сегодня свободные столики? Поглядел в блокнот. Много. Четверги у нас всегда заняты. Я колебалась. А вчера в 21:00? Спросила я. Официант прищурился. Вчера был наток. Часто возвращаются одни и те же лица Хотя помню не всех. Улыбнулся извиняясь. Может, столик у окна, у колонны? Кивнула, хотя и не то спрашивала. Вышла, чувствуя тяжесть взглядов за спиной, хотя никто не смотрел.
Вечером, пока он ещё не вернулся, я достала чек из ящика и положила его под льняную салфетку, как карту в пасьянсе, ждёт, когда её раскроют. Он пришёл поздно. Съел суп, сказал, что он вкусный. Потом пошёл в душ, дольше, чем в прошлый раз. Слышала, как вода стучит по плитке, будто барабан. Я вышла из кухни к ванной и постучала в дверь открытой ладонью.
Можно войти? спросила я. Дай пять минут, крикнул он. Скоро всё расскажу.
«Скоро», «завтра», «потом». Слова, когдато означавшие только порядок дня, теперь звучали как долг, откладываемый под проценты.
Он рассказал, что это был бизнесужин. Что клиент из Нижнего Новгорода, который «не пьёт один». Что оправдывался, но «знаешь, как это бывает». Что взяли тирамису «потому что в наборе». Когда говорил, смотрел в сторону, будто боялся, что я чтото прочитаю в его глазах.
Почему сразу в душ? спросила я. Ты же не вонял складом. Я чувствовал усталость, ответил он. И хотел согреться. Понимаешь, как легко простудиться.
Он мог быть прав. Он мог лгать. Он мог говорить половину правды ту худшую, которая укладывается в подушку. «Работал», «был», «должен был». Слова, не оставляющие места для «мы».
Ночью я снова вставала. Заваривала чай. Открывала и закрывала холодильник. Прикрывала салфеткой, раскрывала её. Доставала чек, клала обратно. Как ребёнок, проверяющий, работает ли волшебный трюк каждый раз.
На следующий день он прислал мне фото из офиса: он, коллеги, пицца в коробке. «Тяжёлый день, держи кулачки». Я держала. Потом, одна, пошла в торговый центр, к парфюмерии. Протёрла запястье тестером того аромата, что учуял вчера ночью. Пахло «Амбра чегото». Дорого. Элегантно. Как будто унисекс, но на полке «для неё». Я подумала, что это новая кампания, новый стандарт: мужчины и женщины теперь пахнут одинаково.
В субботу он предложил кино. Я согласилась. Сидели рядом, делили попкорн из одной коробки. Посреди фильма я мельком увидела его телефон. Не подглядывала, а лишь краешком глаза заметила уведомление: «Спасибо за вчерашнее. До встречи». Без имени, без номера в контактах. Исчезло, пока успело отобразиться. Это мог быть клиент. Мог бы быть официант. Мог быть ктоугодно, кому он помог, подсказал, пообещал. Мог быть тот, кого он бы предпочёл не называть передо мной.
В воскресенье взяла календарь и написала три строки: «Поговорить. Установить границы. Спросить правду». Положила назад, взяла снова, оторвала листок, бросила в мусор. Вытащила, разгладила, спрятала в ящик с чеком.
Вечером, когда он засыпал, я спросила:
Есть ли чтото, что ты хочешь мне сказать, прежде чем я сама начну додумывать?
Ничего, что тебя ранит, ответил, притягивая лицо к подушке. Серьёзно.
Эта фраза иногда весит больше, чем «да» или «нет».
Не знаю, была ли там «другая». Не знаю, был ли ужин для двоих предательством, или просто жизнью, ускользающей в сторону, которую мы не планировали. Знаю, что чтото изменилось. Что вода из душа не смоет всё. А чек, хотя можно свернуть в комок, оставляет в памяти простые цифры, которые не желают исчезнуть.
Сегодня я положила тот чек на стол но не со стороны его тарелки, а посередине, как общее блюдо, к которому оба должны признаться, есть ли у нас на него аппетит. Заварила чай в двух чашках.
Сижу и жду, пока он вернётся. Может зайдёт, посмотрит и скажет: «Переборщил. Боялся. Не хотел тебя ранить». А может скажет: «Не доверяй чековым, а мне». А может просто бросит бумагу в мусор и спросит, что будем есть.
И тогда мне придётся решить, чего бояться больше: ответа, который подтвердит мои страхи, или молчания, которое их подкормит. А может самое смелое будет третье не искать ответы в чужих глазах, а смотреть в своё сердце, способны ли мы ещё заказывать «на двоих».
У меня пока нет решения. Есть лишь стол, накрытый на двоих, и бумага, которая говорит меньше, чем кажется, и больше, чем хотелось бы. Что с этим делать? Пока не знаю. Иногда не чек раскрывает правду, а то, как долго мы можем смотреть на него вместе.
