30 октября, вечер.
Сегодня опять пришлось ждать, когда вернётся Виктор из Ростова, а не из того в моём представлении. Я, Тамара Иванова, уже почти готова была объявить, что чтото случилось в пути. Наш сынок Колька, вцепившись в печку, кричал: «Где папа? Где папа?». Словно бы вьюга зашевелилась, когда два огромных жёлтых «Тойота» заехали во двор.
Папа! воскликнул Колька, подпрыгивая на одной ноге, пытаясь надеть валенку, пока пальто всё ещё шевелилось на нём.
Куда ты так спешишь, мальчишка? На улице стужа, а ночь ещё молода, иди к печке, пока отец не придёт, отреклась я, но голос мой звучал, как будто бы вешал на себя шерстяные чулки.
Колька хмурился, губы распухли, готовился заплакать.
Не плачь, я же сказала, папа скоро зайдёт, отрезала меня мать, хлопая дверью.
Но Виктор всё не появлялся. Я волновалась, будто бы в груди клокочет котел. Что он там, запил? думала я, глядя на часы. Колька, сиди дома, я сама посмотрю, сказала себе, но мальчишка шепнул: «Боюсь».
«Какого хрена, боишься? Сиди, а я сама разберусь», ответила я, вцепляясь в фуфайку.
Тогда дверь отворилась, и в дом вломилась парная струя пара, за которой стоял Виктор вместе с молоденькой девушкой, почти в восемнадцать лет, в коричневом пальто с чёрным воротником и огромными серыми глазами, будто бы выпавшими из старой сказки. Её звали Аксинья, а волосы её светились, как лучи рассвета на луже.
Проходи, Аксинья, позвала я, помоги гостье развесить пальто.
Аксинья, тяжёлой, как утка в пруду, сняла пальто и присела за стол, положив руки, будто бы крошечные куриные лапки, и дрожала от холода. Колька выглядывал из печки, словно мышка из норы.
Виктор, выхватив из печи Кольку, поднял его к потолку, будто бы крутящийся ветряк, и крикнул: «Мать, приготовь еду, иначе будем голодать».
Тёмный вечер сменился шёпотом: я слышала, как Виктор бормотал чтото под нос, а мать тихо рыдала, не соглашаясь с чемто.
Утром всё деревня узнала, что Виктор Остапов привёз свою младшую беременную сестру. Я, Тамара, рассказывала соседям в коровнике: «Мужик бросил её, у неё нет ни отца, ни матери, куда её девать?». Соседка Мария отозвалась: «Ты ведь говорила, что ты сирота, а теперь вдруг у тебя есть сестра».
Я лишь кивнула, будто бы молча соглашалась, что если нет родителей, то и не сирота.
Через несколько дней Аксинья, тётя Кольки, взялась за роды, а папа увёз её в районную больницу. Вскоре у Кольки появилась маленькая сестрёнка Маня, крошечная, как кукла, рыжеватая, с красными щечками. Я увидела её у соседки Светки, где она играла с куклой Антоном, и подумала, что теперь у меня есть живой кукольный друг.
Я не знаю, Виктор, что ты хочешь, сказала я, мне здесь эта девочка не нужна.
Что? возмутился Виктор. Это же живой ребёнок, кровь!
Я говорила, что сделаю, что хочу, ответила я и отвернулась.
Колька, схватив меня за юбку, заплакал, прося оставить Маню: «Не в детский дом, не в прорубь! Я сам за ней прослежу». Я лишь кивнула, не желая усугублять конфликт.
Вечером Виктор сидел молча, опустив голову. Я, в своей усталой душе, шептала: «Пусть делают, что захотят».
Поздно ночью я услышала, как Колька тихо шепчет Манёчке, пока она спала в пахарных одеялах, зову её «солнышком» и «дочкой».
С тех пор жизнь шла своим ходом: Виктор стал водителем грузовика, я доила коров, а Колька с Маней росли. Я часто видела, как он, бросив учебники, бросается по двору, ловя свою крошку за руку.
Он пошёл в армию, а потом вернулся, женился, а Маня, став уже девушкой, училась в городе, а потом вернулась в деревню врачом. У неё появился жених, они поженились, завели детей.
Старики теперь покидают эту землю, а я, уже почти в своих летах, вспоминаю всё, как будто бы листаю старый альбом.
Сегодня вечером, когда я сидела у печки, меня позвал голос: «Мама». Я ответила: «Садись, детка».
Прости меня, Маня, прошептала я. Я хотела тебя в детский дом сдать
Мамочка, ты же знаешь, что я твоя дочь, ответила она, глаза её сияли, будто бы звёзды в полночной тьме.
Мы говорили о том, как Аксинья исчезла, как её погубила судьба, и как я, в свои годы, всё ещё держу в сердце то, что когдато случилось.
Смотрю на своих внуков, думаю: «Жизнь как река, порой бурлит, порой тихо шуршит, но всегда несёт нас вперёд».
Дневник, пишу я, пусть эти строки напоминают, что даже в самых тяжёлых испытаниях есть место прощению и любви.
30 октября, год 2025.
