Отец вспомнил про меня… когда узнал про бабушкино наследство
Моя жизнь никогда не была лёгкой, но настоящим ударом стало даже не детство без родителей, а появление человека, которого я когда-то называла папой — спустя пятнадцать лет полного молчания. И пришёл он не с извинениями, не с подарками. А с требованием: «Отдай половину».
Родители развелись, когда мне было четыре. Мама запила, и её лишили прав, а отец, поняв, что не готов растить ребёнка, отвёз меня к своей матери в глухую деревню под Рязанью. Сам он жил в Москве и навещал редко — раз в полгода, а то и реже.
Я пошла в деревенскую школу, научилась сажать картошку, доить коров, штопать носки на бабушкиной машинке «Зингер» и варить варенье из лесных ягод. Жизнь с бабушкой была небогатой, но честной. В третьем классе отец приехал с какой-то женщиной. Меня отправили гулять. Вернулась — в доме только бабушка, сидит у печки, лицо каменное.
— А где папа? — спросила я.
— Не жди его больше, Алёнка, — ответила она просто.
И правда — не приехал. Завёл новую семью, забыл про дочь. Мы с бабушкой жили вдвоём. Я не страдала — у меня была она. Терпеливая, твёрдая и добрая. Она стала мне всем: и матерью, и отцом, и лучшим другом.
Когда я закончила девятый класс, соседка тётя Глаша, которая шила на всю деревню, сказала:
— У тебя руки из того места растут. Иди в училище — не пропадай тут в огородах.
Я послушалась. Уехала в город. Училась, подрабатывала, не тужила. Отец жил буквально в двух станциях метро от моего общага — но за четыре года ни разу не спросил, жива ли я. Я тоже не искала встреч.
После училища устроилась в ателье, вышла замуж за Виктора. Мы снимали крохотную однушку, но каждые выходные ездили к бабушке. Она души не чаяла в Вите. Обрадовалась, когда узнала, что жду ребёнка. Только внука своего так и не увидела…
Когда бабушка умерла, мир будто перестал существовать. Потом пришёл нотариус и сказал: дом, участок, сбережения — всё моё. Я рыдала над этими бумагами. Не из-за денег — из-за того, что её больше нет.
Отец на похороны не приехал. Ни звонка, ни письма. О смерти матери он узнал только через полгода. Вместе с вестью о завещании. И тогда — впервые за пятнадцать лет — постучал в мою дверь.
Я не сразу узнала этого постаревшего мужчину. Он не стал ходить вокруг да около:
— Наследство надо делить. Половина — моя.
Я рассмеялась ему в лицо. Громко и зло:
— Тебе? Половина? Ты нас с бабушкой бросил. А теперь вспомнил? Запахло деньгами?
Он зарычал, но Витя встал рядом:
— Вали отсюда. Сам уйдёшь, или помочь?
Отец подал в суд. Но даже закон оказался на моей стороне. Он проиграл, заплатил судебные издержки и снова пропал.
А мы с Витей открыли свою швейную мастерскую. Шили рабочую одежду — для сварщиков, докторов, автомехаников. Заказов хватало. Жили, работали, строили своё.
Отца я больше не видела. И не хочу. Бабушка — вот кто стал мне семьёй. Я выжила, потому что она верила: я заслуживаю большего. И теперь живу так, чтобы ей там, за облаками, было за меня не стыдно.
