— Пап, я уезжаю, — голос Насти дрожал, но в глазах стояла решимость. Она сжимала телефон, будто это талисман, а на её куртке сверкала брошка с надписью «Мечта». — К тёте Тане. В Москву. Там хоть что-то происходит.
Иван застыл с кружкой остывшего чая. Его дочь, его Настя, смотрела на него, как на чужого. За окном гудел вечерний Екатеринбург — гул машин, крики детей с площадки, — но внутри у него было тихо, как перед грозой.
— Уезжаешь? — переспросил он, сжимая кружку так, что пальцы побелели. — И что, там лучше? Без меня?
— А здесь что? — Настя откинула чёлку, фыркнув. — Ты всю жизнь в прошлом топчешься. С мамой. С этим своим автобусом. Мне шестнадцать, а я как в клетке!
Она развернулась и хлопнула дверью. Звук отозвался по всей хрущёвке. Иван поставил кружку, чувствуя, как сердце сжимается. Он знал: Настя права. Но отпустить её?
***
Утро в их квартире на окраине пахло подгоревшими тостами, дешёвым кофе и солярой с его спецовки. Он встал в шесть, как всегда, чтобы успеть на первый рейс. Его старенький «ЛиАЗ», выцветший от времени, ждал в депо. Работа водителем была рутиной, но держала его на плаву после смерти Кати.
— Насть, вставай, опоздаешь! — крикнул он, переворачивая яичницу. По радио бубнила «Русское Радио». В ответ — тишина. Настя с утра до вечера пряталась в наушниках.
— Пап, я сама, — буркнула она, появляясь в кухне. Школьная юбка помята, кроссовки развязаны. — Опять в гараже до ночи копался?
— Движок подшаманивал, — он протянул ей бутерброд с колбасой. — Жри, а то до обеда сдохнешь.
— Не хочу, — скривилась Настя, но откусила. Она всё больше напоминала Катю — те же карие глаза, тот же упрямый подбородок. Иногда Иван ловил себя на том, что видит в ней жену: вот она смеётся на их первой съёмной, вот поёт под гитару… Но Кати не стало пять лет назад, оставив его с Настей и пустотой, которую он так и не заполнил.
— Пап, я сегодня поздно, — бросила Настя, хватая рюкзак. — С Дашкой гулять идём.
— Только позвони, — сказал он, вытирая руки. — Не шляйся допоздна.
— Да ладно тебе, — она закатила глаза и выскочила в подъезд, оставив за собой аромат клубничного геля для душа.
***
В тот вечер Иван вернулся раньше, с пакетами из «Пятёрочки». Настя была в комнате, дверь приоткрыта. Он уже хотел позвать её ужинать, но замер, услышав:
— Тётя Таня, я серьёзно! — голос Насти резал, как нож. — Хочу к тебе. Папа… он просто существует. Вечно в своём автобусе, с мыслями о маме. Мне тесно здесь!
Иван отступил, будто получил удар. Она хочет уехать? Он сел на кухне, уставившись в стену. Вспомнилось: они с Катей и маленькой Настей на пикнике у Чусовой. Катя поёт «Кукушку», Настя хохочет, жмурясь от солнца… Когда всё стало таким чужим?
Назавтра он позвонил другу с депо, Славке, пока чистил картошку.
— Слав, поможешь «Коня» подлатать? — спросил Иван. — Хочу Настю свозить… как раньше.
— Опа, романтика? — заржал Славка. — Давай, за три дня управимся. Но Насть-то твой «ЛиАЗ» ненавидит!
— Понимаю, — Иван сжал телефон. — Это мой последний рейс.
***
Неделю они с Славкой колдовали над автобусом: движок, сиденья, разбитое стекло. Иван развесил занавески, которые Катя когда-то сшила, — с подсолнухами, — и поставил старый магнитофон с её кассетами. Настя ничего не знала: приходила, хлопала дверью и включала какую-то душераздирающую музыку.
В пятницу он зашёл к ней. Она сидела, уткнувшись в TikTok.
— Насть, завтра поедем на природу, — сказал он. — На «Коньке».
— Ты издеваешься? — Настя скривилась. — Это ж древний тарантас! У меня с Дашкой планы.
— Ненадолго, — он сглотнул. — Помнишь, как на Чусовую ездили?
Она посмотрела на него… и вдруг вздохнула.
— Ладно. Но если будет скучно, я тебе припомню.
***
Утро выдалось ясным. Иван загрузил в салон бутерброды, термос и Настины любимые «Юбилейные». Она вышла в рваных джинсах и с тем же выражением лица, что и её мать в плохом настроении.
— Пап, это вообще законно? — она ткнула пальцем в автобус. — Он ещё на ходу?
— Садись, — он завёл мотор.
Когда заиграла запись Катиного голоса — она пела «Надежду» — Настя замерла.
— Это… мама? — прошептала она.
— Ага, — Иван не смотрел на дочь, боясь расплакаться. — Помнишь, как она орала, когда мы с тобой фальшиво подпевали?
Настя отвернулась к окну, но не попросила выключить.
***
У Чусовой было тихо. Иван разложил плед, достал фотоальбом. Настя листала его молча, пока не наткнулась на снимок: она, трёхлетняя, сидит у него на плечах, а Катя кормит её мороженым.
— Я скучаю по ней, пап, — Настя сглотнула. — Но ты… ты будто застрял. А мне нужно, чтоб ты был здесь. Со мной.
Он обнял её, и она не оттолкнула.
— Я здесь, — прошептал он. — Обещаю.
Перед отъездом Настя включила свой плейлист.
— Это что, твой новый «Кино»? — пошутил Иван.
— Пап, не позорься, — она рассмеялась.
***
Дома Настя впервые за год села с ним завтракать.
— Пап, а можно ещё съездить? — спросила она. — Только без твоих каменных кассет.
— Можно, — он ухмыльнулся. — Но одну возьмём. Для настроения.
Он не знал, уедет ли она в Москву. Но знал: этот рейс вернул ему дочь. Теперь он слушал её странную музыку, сходиА когда через месяц Настя всё-таки села на поезд до Москвы, в кармане её куртки лежала та самая кассета с маминым голосом, а в окно она махала Ивану, который теперь каждый вечер звонил ей перед сном.
