Аромат свежесваренного кофе и душистых плюшек наполнял кухню, словно уютное заклинание. Десять лет с Дмитрием. Десять лет тихого счастья. Татьяна наслаждалась утром — солнечные зайчики скакали по столу, а из спальни доносилось ровное дыхание их дочки Машеньки. Идиллия.
Резкий звонок в дверь нарушил покой. На пороге стоял Кирилл, сын Дмитрия от первого брака. Глаза его блестели странным возбуждением, щеки пылали.
— Пап! — выпалил он, едва переступив порог. — Она вернулась! Мама! Вчера! Снимает квартиру в центре… Говорит, соскучилась!
Имя «Лариса» повисло в воздухе, как незваный гость. Та самая. Которая пятнадцать назад исчезла в «счастливой Европе» с французом, оставив шестилетнего Кирилла на руках ошарашенного отца и стариков-родителей. «Навсегда!» — стояло в том прощальном письме. Теперь она вернулась. Без денег, но не без надежд, подумала Татьяна, и в груди заныло.
Встреча в дорогом ресторане была спектаклем. Лариса влетела розовым облаком из шелка и густого парфюма.
Она сыпала жемчужинами страданий: «Ужасный брак!», «Он оказался чудовищем!», «Я так скучала по сынуле!»
Ее пальцы, унизанные кольцами, то и норовили прикоснуться к руке Дмитрия. «Димочка, помнишь, как мы…?» Он отстранился едва заметно, лицо — вежливая маска, но Татьяна уловила, как он напрягся. Кирилл же смотрел на мать завороженно, ловя каждую слезу, скатившуюся по ее накрашенным ресницам.
Первая атака случилась ночью. Телефонный звонок разорвал тишину. Лариса рыдала в трубку, заглушая шум воды:
— Дима! Помоги! Кран сорвало! Вода хлещет! Я одна… Не знаю, что делать!
Дмитрий молча встал, оделся. Татьяна лежала, глядя в потолок, слушая его шаги. Он вернулся через два часа, пахнущий морозом и сыростью.
— Починил? — тихо спросила она.
— Прокладка. Ерунда. — Он скинул куртку, присел на край кровати. — Встретила в полотенце. Говорит, весь гардероб залило. — В его голосе не было ни волнения, ни смущения. Только усталая досада. — Старые песни.
Потом была «темнота». Днем раздался звонок, тонкий испуганный голос:
— Дима, в подъезде свет мигает! Как в фильме ужасов! Боюсь выйти! Кирилл на лекциях… Хлеба купить не могу!
Он поехал. Купил хлеб. Лампа действительно мерцала. Вкрутил новую. Дверь ее квартиры распахнулась. Лариса стояла в полупрозрачном пеньюаре, томно облокотившись о косяк.
— Мой герой! — прошептала она сладким голосом. — Зайдешь? Кофе сварю… Поболтаем… Как в старые времена?
Дмитрий покачал головой:
— Поздно. Таня ждет. Да и без кофеина мне хватает бодрости.
Ушел, оставив ее в дверях. Лицо Ларисы на миг исказила гримаса злости, но тут же сменилась привычной маской беспомощности.
Кульминацией стал звонок Кирилла, срывающийся от паники:
— Пап! Срочно! Маме плохо! Упала… Темнеет в глазах! Дышит тяжело!
Дмитрий вскочил, но без прежней тревоги. Приехал. Лариса лежала на диване, как рафаэлевская Мадонна, одна рука на лбу, другая небрежно откидывала край шелкового халата.
— Димочка… — прошептала она, открывая глаза. — Я так испугалась… Одна…
Он не подошел. Взглянул на пустую бутылку на полу. Вызвал скорую. Пока ждали, спросил у Кирилла спокойно:
— Что ела? Пила?
— Мама сказала, это от стресса… — пробормотал сын.
Врачи констатировали легкое отравление. Лариса схватила Дмитрия за рукав:
— Не бросай меня… Мне так страшно…
Он аккуратно освободился.
Дома, взглянув в глаза Татьяны, он прочел не вопрос, а понимание. «Знакомая песня, — сказал он позже за чаем. — Только куплеты новые. Она всегда играла в беспомощность, когда ей что-то было нужно. Помнишь, я рассказывал, как перед отъездом к тому французу вдруг «заболела»? Потом — бац, письмо. Я был костылем. Сломался — нашла новый. Но я не костыль, Таня. Не хочу и не буду. Тем более для нее.»
Не добившись успеха с Дмитрием, Лариса переключилась на Кирилла.
Ее жалобы стали громче, слезы обильнее, особенно при сыне. «Твой отец бросил меня, как тряпку!», «Она его настраивает против нас!», «Мы же родные! Она здесь чужая!» Ядовитые слова впивались в сознание парня. Кирилл огрызался на Татьяну, его визиты домой стали редкими и натянутыми. Однажды он хлопнул дверью, услышав от отца отказ помочь Ларисе с «срочным» переводом документов.
— Почему ты такой жестокий?! — крикнул он, лицо исказила обида. — Ей плохо! Она одна! Плачет!
Дмитрий встал. Казался выше, тверже. Его спокойствие было страшнее крика.
— Кирилл. Я помогаю твоей матери, когда помощь реально нужна. Я не обязан быть ее мужем, психологом или слугой. У меня есть семья. Здесь. Ты. Таня. Маша. И Таня здесь не «чужая». Она моя жена. Я ее люблю и уважаю. И требую того же от тебя. Что до слез… — он посмотрел сыну в глаза. — Ей плохо, потому что мир не вертится вокруг ее желаний. Она сделала выбор. Теперь время жить с ним. Без разрушения чужих жизней. Я не вернусь. Никогда. Запомни это.
Финальный акт разыгрался на дне рождения Дмитрия. Лариса явилась без приглашения, как призрак, в платье, слишком открытом и молодом. В руках — дорогая коробка. Часы. Те самые, о которых он мечтал в другой жизни. Она ловила его взгляд, шептала что-то Кириллу. Татьяна побледнела, костяшки пальцев побелели на бокале. Дмитрий подошел к караоке, взял микрофон. Тишина.
— Спасибо всем, — его голос заполниДмитрий обнял Татьяну, а разбитые часы на полу стали символом окончательного разрыва с прошлым.
