**Дневник**
Все снимали умирающего мальчика, но только байкер попытался его спасти.
Старый мотогонщик начал делать мальчишке непрямой массаж сердца, пока остальные лишь снимали на телефоны, слишком испуганные, чтобы помочь. Я наблюдал из машины, словно парализованный, как этот мужчина за семьдесят, в потрепанной косухе, давил на грудь парня, а вокруг стояла толпа с поднятыми гаджетами.
Мать кричала, молила Бога, умоляла кого угодно, но сдвинулся с места только он. Кровь из его собственных ран стекала на белую футболку подростка, а он считал ритмичные нажатия хриплым голосом, грубее щебня под колесами.
Скорая приедет только через восемь минут. Губы парня посинели. И тогда байкер сделал то, чего я никогда не видел, то, что будет преследовать всех свидетелей.
Он запел.
Не команды для СЛР. Не молитвы. Он затянул «Очи чёрные» с надтреснутым акцентом, продолжая давить на грудь, а слёзы смешивались с его седой бородой.
Вся парковка замерла, слышен был только его голос и ритм нажатий. Тридцать раз. Два вдоха. Тридцать раз. Два вдоха. *Очи чёрные, очи страстные*
Парня сбил пьяный водитель, когда тот шёл на смену в «Пятёрочку». Байкер примчался первым, бросив свой «Урал», чтобы избежать столкновения. Пока другие звонили в «112» и держались подальше, он полз по асфальту, добираясь до мальчишки.
«Держись, сынок», повторял он между куплетами. «Мой внук твоего возраста. Держись сейчас». Но у него не получалось
Меня зовут Артём Волков, и я был одним из сорока семи человек, которые видели, как Виктор «Косой» Соколов спасал жизнь в тот день. Но больше, чем спасение, я видел цену, которую он заплатил за это чудо то, о чем молчат, когда перепощивают историю в соцсетях.
Я замечал его в городе годами. Трудно не обратить внимание на старого байкера с нарисованными гвоздиками на шлеме и мотоциклом, ревущим, как гром. Продавцы напрягались, когда он парковался. Матери прижимали детей. Предубеждение срабатывало автоматически. Седая борода и косуха равно опасность в головах у многих.
Тот вторник разрушил все предположения.
Я сидел в машине, листал телефон, когда услышал удар. Металл о плоть. Визг тормозов. И затем рёв «Урала», резко оборвавшийся, когда Косой бросил его на асфальт, искры полетели от царапающего хрома.
Парень позже я узнал, что его звали Сергей Морозов был в форме «Пятёрочки», вероятно, опаздывал на смену. Грузовик пьяницы отбросил его на шесть метров. Он упал, как сломанная кукла, конечности под неестественными углами, кровь растекалась под головой.
Из машин высыпали люди, образовав круг. Телефоны поднялись мгновенно. Но никто не трогал парня. Никто не знал, что делать. Его мать появилась из ниоткуда, роняя пакеты, яблоки катились по парковке, пока она опускалась рядом.
«Пожалуйста! кричала она. Кто-нибудь, помогите!»
Тогда Косой двинулся. Он истекал кровью от падения, левая рука висела неестественно, раны виднелись сквозь разорванную куртку. Но он дополз до Сергея без колебаний, ища пульс дрожащими пальцами.
«Нет сердцебиения», объявил он и тут же начал массаж. «Пусть кто-нибудь считает. Левая рука не держит».
Никто не сделал шаг, чтобы помочь. Только снимали.
Так что Косой считал сам, давил одной рукой, вдувал жизнь в эти неподвижные лёгкие, пока остальные стояли бесполезными истуканами.
«Раз, два, три» Его голос был твёрдым, несмотря на боль. Профессиональным. Как будто он делал это раньше.
Позже я узнал, что так оно и было. Виктор Соколов был военным врачом в Афгане. Спас семнадцать человек в одной засаде, получил медаль, о которой не говорил. Вернулся домой под протесты, найдя братство среди байкеров, которые понимали, что у него отняла война.
Но в тот день я видел только старого мотогонщика, который отказался отпускать парня.
Через четыре минуты вечность в СЛР Косой начал слабеть. Его сильная рука дрожала. Пот смешивался с кровью. И тогда он запел «Очи чёрные» песню, которой научила его бабушка, ту, что он напевал, спасая жизни в песках сорок лет назад.
*Очи чёрные, очи жгучие*
Что-то в этом надтреснутом голосе пробудило толпу. Женщина в медицинском халате шагнула вперёд, сменив его, когда силы оставили Косого. Рабочий опустился рядом, готовый подхватить. Мать сжимала руку сына, подпевая песне, которую не знала.
Вся парковка пела. Сорок семь незнакомцев, объединённых отчаянной колыбельной байкера. Даже те, кто раньше смеялся над ним. Даже офисник, который ворчал на шум мотоцикла. Даже я человек, который прижимал сумку, когда он проходил мимо.
Шесть минут. Семь. Косой не переставал дышать за парня, хотя его собственное дыхание становилось прерывистым.
Восемь минут. Взгляд Косого помутнел. Я понял с ужасом он тоже умирал. Внутренние травмы от падения добирали его. Но он продолжал вдувать воздух в Сергея, продолжал петь между вдохами.
Наконец приехала скорая. Фельдшеры сменили их, со свежими силами и кислородом. Они пытались помочь Косому, но он отмахнулся.
«Сначала парень», прохрипел он. «Я в порядке».
Он не был в порядке. Это видел каждый. Он был бледен под загаром, дыхание хрипело. Но он остался на коленях в луже крови, наблюдая, всё ещё напевая эту проклятую песню.
И тогда чудо из чудес Сергей вздохнул.
Слабый, едва заметный, но живой. Его погрузили в карету, мать села рядом, но перед этим дрожащей рукой коснулась лица Косого.
«Спасибо», прошептала она.
Косой улыбнулся, и тогда я увидел кровь в уголке его рта. Внутреннее кровотечение. Серьёзное.
«Вам нужно в больницу, сейчас же», сказал фельдшер, поправившись при виде его состояния.
«Через мину
