Все снимали умирающего мальчика, но только мотокурьер попытался его спасти
Старый байкер начал делать мальчишке непрямой массаж сердца, пока остальные лишь снимали на телефоны, слишком испуганные, чтобы помочь. Я наблюдала из машины, застыв, как этот мужчина за семьдесят, в потертой косухе, давил на грудь подростка, а вокруг лишь щелкали затворами камер.
Мать мальчика кричала, молила Бога, умоляла кого угодно, но лишь байкер бросился вперёд. Кровь с его собственных ран капала на белую футболку парня, пока он считал ритмичные нажатия хриплым голосом.
Скорая приедет только через восемь минут. Губы мальчика уже посинели. И тогда байкер сделал нечто, чего я никогда раньше не видела то, что навсегда останется в памяти каждого свидетеля.
Он запел.
Не команды, не молитвы. Он пел «Очи чёрные» надтреснутым голосом, не прекращая давить на юную грудь, слёзы смешиваясь с седой бородой.
Вся парковка замерла, слышен был только его голос и ритм массажа: тридцать нажатий два вдоха. Тридцать нажатий два вдоха. «*Очи чёрные, очи страстные*»
Мальчика сбил пьяный водитель, когда тот шёл на смену в «Пятёрочку». Байкер первым бросился к нему, швырнув свой «Урал» на асфальт, чтобы избежать столкновения. Пока другие звонили в «112» и стояли в сторонке, он полз по дороге к подростку.
«Держись, сынок», повторял он между куплетами. «Мой внук твоего возраста. Держись». Но сердце не билось
Меня зовут Анастасия Соколова, и я была одной из сорока семи людей, видевших, как Владимир «Косой» Петров спасал жизнь в тот день. Но больше того я увидела, какую цену он заплатил за это чудо, о котором никто не говорит, когда перепощивают историю в соцсетях.
Я замечала его в городе годами. Трудно не заметить старого байкера с гвоздиками на шлеме и мотоциклом, ревущим, как гром. Продавцы напрягались, когда он парковался. Матери прижимали детей. Предубеждение срабатывало автоматически: седая борода и косуха значит опасность.
Но тот вторник разрушил все стереотипы.
Я сидела в машине, листая телефон, когда услышала удар. Лязг металла о плоть. Визг тормозов. И затем рёв «Урала», резко оборвавшийся, когда Косой бросил его на асфальт, искры посыпались от скользящего хрома.
Парень Артём Иванов, как я позже узнала был в форме «Пятёрочки», вероятно, опаздывая на смену. Грузовик пьяницы отбросил его на шесть метров. Он упал, как сломанная кукла, кровь растекалась под головой.
Все вышли из машин, образовав круг. Телефоны поднялись мгновенно. Но никто не подошёл. Мать появилась будто из ниоткуда, роняя пакеты, яблоки покатились по парковке, когда она упала на колени рядом.
«Помогите!» кричала она. «Ради Бога, кто-нибудь!»
И тогда Косой шагнул вперёд. Он истекал кровью от падения, левая рука висела неестественно, раны просвечивали сквозь рваную кожу. Но он дополз до Артёма, нащупывая пульс дрожащими пальцами.
«Нет сердцебиения», сказал он и тут же начал массаж. «Пусть кто-то считает. Моя левая рука не работает».
Никто не двинулся. Только продолжали снимать.
И тогда Косой сам считал, давил одной рукой, вдувал жизнь в эти лёгкие, пока мы стояли, бесполезные, как статуи.
«Раз, два, три» Его голос был твёрдым, несмотря на боль. Как у профессионала.
Позже я узнала так оно и было. Владимир Петров служил военным врачом в Афгане. Спас семнадцать человек в одной засаде, получил орден, о котором никогда не упоминал. Вернулся домой под свистки, нашёл братство среди байкеров, понимавших, что отняла у него война.
Но в тот день я видела лишь старого байкера, отказывающегося отпустить мальчишку.
Через четыре минуты вечность при массаже Косой начал слабеть. Его рабочая рука дрожала. Пот смешивался с кровью. И тогда он запел «Очи чёрные» ту самую песню, которой научила его бабушка, ту, что он напевал, спасая жизни в песках сорок лет назад.
«*Очи чёрные, очи жгучие*»
Что-то в этом надломленном голосе разбудило толпу. Женщина в медицинском халате вышла вперёд, сменив его, когда силы оставили Косого. Рабочий опустился рядом, готовый помочь. Мать сжала руку сына, подхватив песню, которой не знала.
Весь парковка пела. Сорок семь незнакомцев, объединённых отчаянной колыбельной байкера. Даже те, кто раньше смеялся, даже бизнесмен, жаловавшийся на шум мотоцикла, даже я та, что прижимала сумку, когда он проезжал.
Шесть минут. Семь. Косой не переставал дышать за Артёма, хотя его собственное дыхание стало прерывистым. Женщина в халате Ольга, медсестра продолжала массаж с механической точностью.
Восемь минут. Взгляд Косого помутнел. Я поняла с ужасом он тоже умирал. Внутренние травмы от падения добивали его. Но он всё ещё вдувал воздух в Артёма, всё ещё пел между вдохами.
Наконец приехала скорая. Фельдшеры взяли дело в свои руки. Они пытались помочь Косому, но он отмахнулся.
«Сначала парень», прохрипел он. «Я в порядке».
Он не был в порядке. Это видели все. Лицо побелело, дыхание стало хриплым. Но он остался на коленях, наблюдая, всё ещё напевая эту проклятую песню.
И тут чудо из чудес Артём вздохнул.
Еле-еле, но это был вздох. Его погрузили в машину, мать села рядом, но перед этим дрожащей рукой коснулась лица Косого.
«Спасибо», прошептала она.
Косой улыбнулся, и я увидела кровь в уголке его рта. Внутреннее кровотечение.
«Вам срочно в больницу», сказал фельдшер, поправляясь при виде его вида.
«Сейчас», ответил Косой, пытаясь подняться. Сделал три шага и ноги подкосились.
Я подхватила его. Я, которая годами его боялась. Его вес чуть не повалил нас, но другие помогли
