Вспомнила, что люблю
Как же так, наши с мужем отношения вдруг ожили… после ремонта. А я-то думала, мы уже разучились чувствовать. Шестнадцать лет брака — это как поношенный свитер: удобный, привычный, только тепла в нем нет.
Мы с Артёмом давно жили по накатанной: работа, ужин, редкие разговоры перед сном. Не ругались, не выясняли отношений — просто существовали рядом. Ровно, тихо, почти по-родственному. Без всплесков, без безумных страстей. Порой мне казалось, мы — как два дерева, растущие рядом: корни переплелись, а кроны давно тянутся в разные стороны.
Пока не начали ремонт.
Затеяли мы его неспроста. Витька впервые уехал в лагерь на море. На две смены сразу! «Мама, я уже большой!» — гордо заявил наш двенадцатилетний сын, запихивая в рюкзак кроссовки со светящимися подошвами. Мы с Артёмом стояли на перроне и махали уходящему поезду, а когда вернулись в пустую квартиру, вдруг осознали: теперь здесь только мы, и эти стены, которые помнят нас совсем другими.
Чтобы не мешать рабочим, сняли однокомнатную квартиру, а в нашей пятиэтажке теперь хозяйничали чужие люди — шумные, пропахшие краской и потом. Среди них выделялся Михаил.
Высокий, с натруженными руками и холодным взглядом. Он напоминал мне молодого Артёма — тембром голоса, привычкой щуриться, когда задумывается. Но если мой муж говорил со мной мягко, даже в гневе не повышал голоса, то Михаил орал на жену по телефону так, что слушать было противно.
Я впервые услышала, как мужчина может так разговаривать с женщиной, родившей ему двоих детей. Через зубы, с раздражением, будто она ему что-то должна. А потом выяснилось, что у него ещё и любовница есть.
Однажды я зашла за забытыми чертежами и застала его в гостиной с молоденькой девицей. Она визжала от смеха, пока он рассказывал похабный анекдот. А потом схватил её за талию и прижал к некрашеной стене.
И тут меня вдруг охватил страх.
Не за неё — за себя.
Вдруг у Артёма тоже есть такая же глупышка, радующаяся его вниманию, как подачке? Вдруг он тоже давно живёт на две жизни, а я — последняя, кто об этом знает?
Тем вечером я пристально разглядывала мужа за ужином. Искала в его глазах то же самое — равнодушие, усталость, желание сбежать. А он вдруг спросил:
— Ты как, не очень устаёшь от всей этой кутерьмы?
Тем временем рабочие содрали старые обои в нашей «хрущёвке», и под слоем бумаги проступили следы наших первых лет. Вот розовое размытое пятно. Это мы с Артёмом, пьяные от шампанского, праздновали новоселье. Он тогда поднял меня на руки, я вскрикнула, бутылка выскользнула — и пол-литра оказалось на стене.
А вот вмятины от гвоздей — следы той самой полки, которую Артём мастерил все выходные, пока я гостила у родителей. «Не заходи!» — кричал он из-за двери, а я смеялась и топала ногами от нетерпения. Полка вышла кривой, но простояла десять лет.
…Через три дня мы поехали выбирать обои.
Артём, который всегда перекладывал решения на меня, вдруг оживился. Придирчиво сравнивал оттенки, спрашивал: «Тебе какие больше нравятся?» Он не торопился, не считал деньги — он выбирал. Для нас. Для нашего дома. Трогал образцы, водил пальцами по фактуре, уточнял:
— Как думаешь, этот перламутр будет играть при лампе?
Когда подошли к рулонам для спальни, он вдруг потянулся к нежно-голубым обоям с едва заметным серебряным узором.
— Как в том санатории в Сочи, — пробормотал он.
Я ахнула: ещё до свадьбы, в наш первый совместный отпуск, мы до рассвета просидели на балконе, слушая море. Стены там были точно такого же цвета.
Потом был мебельный салон, где он настоял на кресле с высоким изогнутым изголовьем — «чтобы ты могла читать при хорошем свете».
— Откуда ты знаешь, что мне это нужно? — спросила я.
— Я же живу с тобой шестнадцать лет, — он усмехнулся. — Должен был что-то запомнить.
В его голосе не было раздражения, только тёплая, тихая нежность. Та самая, из наших первых лет. И тут я поняла: он по-прежнему любит меня. Просто это чувство затерялось где-то среди будней, среди привычки, среди дней, похожих один на другой.
Но оно никуда не делось.
— Давай в спальне сами поклеим, — неожиданно предложил Артём, когда ремонт уже подходил к концу.
Я замерла.
— Ты же ненавидишь клеить обои…
— Ненавидел, — он ухмыльнулся. — Но для нашей первой квартиры терпел, помнишь?
Да, под грузом лет, под слоем быта, под привычкой — всё ещё живёт тот самый парень, который через полгорода носил мне кофе в термосе. Просто мы забыли, где спрятали друг друга.
…И вот мы стоим посреди спальни, и Артём снова, как много лет назад, путает верх и низ обоев:
— Чёрт, — бормочет он, — ну почему они всегда выглядят одинаково с обеих сторон?
Я смеюсь и подаю ему новый лист. За окном — июльский ливень, а в голове — воспоминания. Вот мы красим стены в первой квартире, и Артём случайно ставит ладонь на свежую краску. Вот мы в родительском доме, где он тайком переклеивает обои в моей девичьей комнате, пока я в общаге.
— Главное, чтобы к 25-му закончили, — говорю я. — Витька приезжает.
Артём кивает и вдруг берёт мою руку, испачканную в клее.
— А помнишь, как мы в школе у него обои клеили?
Как забыть. Мы, «ответственные» родители первоклассника, вызвались вдвоём поклеить обои в классе. Стены были окрашены, и мы не знали, что такую краску надо обязательно счищать. Наутро все полосы, словно издеваясь, отклеились. Пришлось срочно снимать шпателем краску и переклеивать всё заново.
— Ну и лажанулись мы тогда, — улыбаюсь я, размазывая клей по изнанке полотна.
Артём фыркает:
— Ты тогда сказала, что больше никогда в жизни…
— …и вот, пожалуйста, — заканчиваю я фразу.
Его руки, ставшие грубее за эти годы, аккуратно разглаживают каждый сантиметр. Пальцы помнят движения, хотя прошло столько лет.
— Главное, чтобы не отклеились, —И когда мы снова услышали ключ в двери — звонкий, нетерпеливый, как в детстве, — я поймала себя на мысли, что наш дом, как и наша любовь, стал крепче под слоем новой краски.
