КАК Я ЕЁ НЕНАВИДЕЛ…
Смятенный листок валялся в ящике её стола — рядом с заявлением на увольнение. В груди екнуло: будто эта бумажка лежала там специально, поджидая именно меня.
Я поднял её, и вдруг вспомнил детство. Как мы с пацанами в Нижнем Новгороде играли в разведчиков, писали невидимые письма молоком, а потом читали, нагревая над плитой. Мы с Инной как-то вспоминали об этом за чашкой кофе, болтая о пустяках…
Я едва дождался обеда. Влетел домой как ураган. Сердце колотилось — не от страха, а от какого-то странного предчувствия. Включил конфорку, поднёс листок к огню — и вот они, проступившие строчки. Как в детстве. Только теперь это была совсем не детская правда.
«Если ты это читаешь, значит, я не ошиблась. Ты вспомнил и догадался. Всё могло быть иначе. Но когда ты унижал меня, ты убил во мне всё, что я когда-то чувствовала. Может, тебе даже нравилось надо мной издеваться. Как будто это всё, на что ты способен.
Тебя когда-то сломали — и теперь ты ломаешь тех, кто не даёт сдачи. Думаешь, я не могла ответить? Конечно, могла. Но тогда я перестала бы быть собой.
Можно выиграть битву, но проиграть войну. Не ищи меня. Прощай. — И.»
Я сидел с этим письмом, будто парализованный. Почему? Почему я её так бешено, до дрожи, до безумия… любил?
Она появилась в офисе внезапно. Вошла — и словно включили свет. Серый кабинет на четвёртом этаже ветхого бизнес-центра в Екатеринбурге вдруг наполнился запахом дождя, солнечными бликами и лёгкостью.
Она не была красоткой — нет, не фотомодель. Но в ней было что-то, что выбивало меня из седла. Я, видавший виды, знавший женщин всех мастей — уверенных, дерзких, изысканных и простых — вдруг потерял почву под ногами. Всё, что раньше заводило, больше не работало.
Я привык к лёгким победам. Блондинки, шатенки, рыжие — все они проходили через мою жизнь без следа. Ужины, букеты, короткие романы — и снова на свободу. Я выбирал. Я решал. Я брал — не спрашивая.
Но Инна…
Хотелось прижаться к её плечу, вдыхать её едва уловимый запах, трогать её светлые волосы, чувствовать её тёплое дыхание, слушать её смех, видеть, как она прикусывает губу, когда волнуется.
Она работала под моим началом — во всех смыслах. Не лидер, не звёздочка. Но если нужно было что-то сложное — я знал: дать ей, и всё будет сделано. Чётко, в срок, без лишних слов.
Я начал получать странное удовольствие, когда мог на неё накричать. Как будто её терпение давало мне право быть жестоким. Она сжималась, становилась маленькой и беззащитной — и в эти моменты я чувствовал себя всесильным. Если бы она заплакала… если бы сорвалась. Я бы, наверное, смягчился. Пожалел. Может, даже изменился.
Но она держалась. Без слёз. Без упрёков. Без слабости. И это бесило ещё сильнее. Я пытался до неё достучаться: оставлял конфеты, дарил безделушки. Комплименты с намёком. Взгляды, полные смысла. Она понимала — я это видел. И знал, что она что-то чувствует.
Порой мне казалось, что если я просто коснусь её руки — время остановится. И однажды я решился. Обнял. Осторожно. Почти нежно. А она… отпрянула. Смотрела мне в глаза. Молча. Без слёз. Без истерики.
И это было больнее, чем пощёчина.
Она была моей равной. Но я не мог этого признать. Мне нужно было чувствовать власть. Быть уязвимым? Не перед ней.
Я следил за ней. Как она решает задачи. Как держится под давлением. Коллеги тоже заглядывались. Слишком часто. Кто-то даже пытался пригласить её в кафе. Я видел всё. И от злости кипел внутри.
Я устраивал спектакли ревности. Громко говорил по телефону с другими. Смеялся, флиртовал, называл чьи-то имена — специально при ней. А она? Просто замыкалась. Ни взгляда, ни намёка.
Я был уверен — нет, я знал, что она ко мне не равнодушна. Что-то должно было произойти. Чувствовал кожей. Я верил, что она никуда не денется. Что будет терпеть. Что сдастся.
А она просто ушла. Без драм. Без сцен.
В пятницу её не было на работе. Телефон не отвечал. Почта — молчала. Проект, над которым она трудилась, остался незавершённым. Я выглядел дураком. Перед начальством. Перед собой.
Она испарилась. Как пар. Как туман. Та самая — недоступная, неуловимая, моя и не моя.
А я думал — так не бывает. Думал, что всё под контролем. Что можно всё исправить, переиграть, подавить.
Я ошибался.
Бывает и так.
