Я отдала всё ради счастья дочери… но в ответ получила лишь горечь
Моя жизнь — цепь уступок, труда и тихих жертв. Я не просила у судьбы богатств. Единственное, чего желала — чтобы моя дочь обрела любовь, семью, покой. Ради этого я готова была на всё. Даже когда душа рвалась от боли.
Меня зовут Галина Степановна, мне 58. Моя Анастасия — свет в окошке. Муж погиб, когда Насте исполнилось семь. Мне — тридцать. Десять лет с Андреем стали целой эпохой. После его смерти я перестала жить для себя. Работала в две смены, чтобы дочь училась в институте, носила красивые платья, мечтала без оглядки.
Настя окончила МАИ, устроилась в солидную фирму. Встретила Егора. Парень казался серьёзным, хоть и молчаливым. «Надёжный», — уверяла дочь. Обрадовалась, когда они объявили о свадьбе. Но вопрос жилья повис в воздухе.
Мамина хрущёвка в Люберцах — тесная. Моя двушка в районе Чистых прудов — светлая, с ремонтом. Решила: перееду к матери, а молодым отдам квартиру. Без сомнений. Это же вклад в их будущее. Больно было покидать стены, где прошли лучшие годы. Но шептала себе: ради Настеньки… всё ради неё.
Перед отъездом обновила потолки, поклеила свежие обои «под барокко». Денег на дизайнерский ремонт не хватило, но квартира сияла чистотой. Дочь тогда обняла: «Мамуль, тут так тепло». Я поверила.
Пока не пришла Егориха — Валентина Семёновна. Дама с маникюром «красное золото» и взглядом аудитора. Осмотрела жильё и вынесла приговор:
— А когда планируете нормальный ремонт сделать? Молодёжи нужен современный интерьер!
Попыталась объяснить, что всё в порядке, но свекровь фыркнула:
— Эти обои ещё при Брежневе клеили! Сантехника — как в совковом общежитии. Не стыдно?
Сжав кулаки, спросила:
— Может, скинемся? Вместе ведь приятнее…
Ответ прозвучал как пощёчина:
— В чужую берлогу деньги вбухивать? Не дождётесь.
Промолчала. Проглотила обиду — ради дочки. Переехала, не звонила без повода, не навещала без приглашения. Думала — пусть обустраиваются. Я всегда рядом, если позовут.
Но позвать забыли.
Перед Рождеством набрала сумки с мандаринами, оливье и селёдкой под шубой. Решила — поделюсь, помогу. Руки немели от тяжести. В подъезде их квартиры услышала смех. Дверь приоткрыта.
В кухне Валентина Семёновна разливала коньяк по бокалам. На столе — меню с икрой и фуа-гра.
— Вы… готовитесь к празднику? — прошептала.
Свекровь уставилась на меня, будто на дворовую:
— Разве Настя не сказала? Устраиваем семейный ужин. Все родные соберутся…
Все. Кроме меня. И бабушки.
Сумки выпали из рук. Я отдала им дом. Стерпела унижения. Старалась не мешать. А они… вычеркнули меня из своей жизни. Даже на порог не пустили.
Вышла, не слыша собственных шагов. Оставила продукты у двери. Шла по снежной Москве, а в горле стоял ком. Никто не побежал вслед. Не позвонил. Не спросил: «Мама, ты где?»
Не знаю, как дышать с этой пустотой внутри. Как простить. Зачем я отдала последнее, если взамен — ледяное молчание? Я не жду благодарности. Хочу лишь одного — чтобы родная кровь не становилась ножом в спину.
Скажите… а вам хватило бы сил простить?
