Сегодня первый раз в первый класс… А муж с утра исчез.
— Где ты? — спросила я, когда на пятый звонок он наконец ответил.
— На даче. Мама попросила подвезти.
На даче. В тот самый день, когда наш сын впервые переступает порог школы…
Я стояла у раковины, сжимая в кулаке мокрую тряпку. Пальцы дрожали — не от воды, а от злости. На плите шипела подгоревшая каша, в комнате бубнил телевизор, а в голове пульсировало одно: «Дача? Сейчас? Неужели нельзя было отказаться?»
Ушёл он по-английски — просто хлопнул дверью. Я подумала: может, на машину вышел или в гараж… Сын уже проснулся, потёр глаза, потопал в ванную в пижаме. Всё было как обычно. Только папа не вернулся.
— Геннадий, ты совсем офигел?! — выдохнула я, когда дозвонилась.
— Ну маме срочно надо было! — оправдывался он. — Вы пока идите, я подъеду.
— Ага, срочно. И как раз первого сентября. В восемь утра. — Голос мой стал холоднее, чем в якутской тундре зимой.
— Да ладно, ты не понимаешь… Она попросила. Мы быстренько.
Я повесила трубку. Потому что если бы продолжила, сорвалась бы. А истерика с утра — не лучший фон для первоклассника.
— Мам, а папа где? — сын стоял в новой белой рубашке, ковырял пуговицы. Морщился, но не ныл.
— Бабуля попросила на дачу съездить. Папа её повёз, — сказала я просто, без издёвки.
— А он… потом приедет? — спросил он, и в глазах теплилась надежда.
— Не знаю, солнышко. Вряд ли.
— А он… он знал, что у меня сегодня линейка?
Мы обсуждали это всю неделю. Но сын, видимо, не мог поверить, что отец мог так поступить.
— Знал, — тихо ответила я.
Мальчик замолчал, опустил голову, уткнулся в телефон. На столе лежал букет для учительницы. У двери — новенький рюкзак с трансформерами. Всё готово к празднику.
Не хватало только отца.
На линейке сын держался стойко. Не улыбался, не плакал — лишь сжимал мою руку крепче, чем обычно, пока вокруг смеялись другие дети, фотографировались семьи, гремел школьный вальс. У всех был праздник.
Я тоже щёлкала фотоаппаратом, подбадривала его. В горле стоял ком, но я улыбалась — за двоих. Может, и за троих. Но этого не хватало.
Когда старшеклассники подняли первоклашку с колокольчиком, пришло первое сообщение от свекрови: «Сфотографируй побольше! Пришли мне!» Через минут пятнадцать — второе: «Скажи Вовке, чтобы помахал бабуле! Я с вами мысленно!»
«Мысленно…» — я стиснула зубы. «Мысленно» — это так удобно. Не надо напрягаться.
Я не ответила. Не потому, что боялась скандала. Просто… мне нечего было сказать этому человеку.
После линейки зашли в кафе, заказали пломбир и коктейли, потом гуляли по парку. По плану мы должны были поехать в «Лукоморье» — парк с горками и каруселями. Но папа был на даче. С морковкой, а не с сыном. Пришлось менять маршрут.
— Мам… а можно я не буду отвечать, если бабушка позвонит? — спросил сын, когда в рюкзаке завибрировал телефон.
— Конечно, — кивнула я. — И я не стану.
Я ничего не объясняла. Не нужно было. Он просто обнял меня крепко — так, будто хотел этим сказать всё.
Внутри что-то окаменело. Поэтому когда муж позвонил вечером, я не взяла трубку. Вова — тоже.
Общение свели к переписке.
— Ты как ребёнок. Возьми трубку. Мама расстроилась, — написал Геннадий.
— Твой сын тоже, — ответила я.
— Вова что, обиделся?
— Да. Потому что для него сегодня был важный день. А вы выбрали грядки. Продолжайте копать.
Гена вернулся поздно, ближе к десяти. Вошёл на цыпочках, будто боялся разбудить кого-то… или, что вероятнее, разжечь конфликт. Сын уже спал. Я сидела в зале с книгой, но не читала. Просто держала её, как щит от тревожных мыслей.
— Может, завтра куда-нибудь сходим? Втроём, — предложил он, садясь рядом. — В кино или в кафе. А то мы как корабли в море.
Я подняла брови, посмотрела на него. Не обрадовалась, не согласилась. Просто вздохнула.
— Ты думаешь, семейные дела — как работа? Перенёс сроки — и ладно? Он ждал тебя сегодня.
— Я ж не специально! — он потер переносицу. — Мама неожиданно позвонила, я не мог отказать. Думал, управимся быстро.
— Угу. Только от твоего «думали» Вове не легче. Он ждал тебя. До самого конца.
— Да ладно, не раздувай… — буркнул он. — Ты чего так резко?
Я рассмеялась. Сухо, без радости. Он видел ситуацию иначе: земля не треснула, никто не умер, а я просто капризничаю.
Он не понимал, что для меня это было предательством. Или не хотел понимать.
— Меня бесит, что ты даже не осознаёшь, как обидел сына. И веришь, что само рассосётся.
Когда-то всё было иначе. Я вспомнила, как во время беременности Гена говорил:
— Я хочу быть в его жизни, а не просто числиться. Хочу быть нормальным отцом.
Он учил Вову кататься на велосипеде, мастерил с ним кораблики из бумаги, строил крепости из подушек. Они гоняли машинки по полу, и сын смеялся так, что хотелось записать этот смех на плёнку. А Гена смотрел на него, как на своё самое большое счастье.
Даже свекровь тогда иногда пекла пироги. Не для внука, конечно, а для себя — но хоть что-то. Она осыпала Вову комплиментами, но в них всегда звучало: «Какой красавец! Весь в меня!»
Застолья у них были шумные, с салатами «оливье», заливной рыбой и тортами в три яруса. Но как только гости расходились, начиналось: «Почему ты мне не помогала?», «Ты могла бы приехать раньше».
Сын всё это чувствовал. Он был маленьким, но не дурачком. Помнил, как бабушка обещала забрать его из садика и «забывала». Как папа не пришёл на утренник, потому что «бабушке надо помочь».
Он не спрашивал.Они сидели в тишине, и только тиканье часов напоминало, что время идёт вперёд, а прошлое уже не вернуть.
