Я замерла, услышав слова свекрови. Пальцы вдруг разжались, и поднос с оглушительным звоном грохнул на пол веранды. Острые осколки брызнули в разные стороны.
Григорий и Валентина Петровна резко обернулись. На лице свекрови испуг тут же сменился слащавой заботой.
— Доченька! — вскочила она. — Ты не порезалась? Давай помогу!
— Не подходите, — я резко выставила ладонь вперед. — Я все слышала.
Взгляд мой метнулся к мужу. Григорий сидел, согнувшись, низко опустив голову, нервно теребя край скатерти.
— Гриша, — голос дрожал, будто натянутая струна. — Тебе есть что сказать?
— Катюша, ты не так поняла! — залепетала Валентина Петровна. — Мы просто обсуждали…
— Я не с вами разговариваю! — резко оборвала я. — Григорий?
Тишина повисла, тяжёлая, как свинец.
— Сынок, — снова вступила Валентина Петровна, подойдя к Грише и положив руку ему на плечо. — Ты же не бросишь родную мать?
Григорий медленно поднял голову. Его глаза встретились с моими — в них читались мука и стыд.
— Мама, — голос его звучал тихо, но твёрдо. — Я люблю тебя. Ты моя мать, и я всегда буду о тебе заботиться.
Валентина Петровна торжествующе улыбнулась, бросая на меня победный взгляд. Но Григорий встал и продолжил:
— Но Катю я люблю сильнее. И не позволю никому, даже тебе, причинять ей боль.
Улыбка слетела с лица свекрови.
— Что ты несешь, сынок? — прошептала она.
— Я говорю, что тебе стоит собрать вещи, — твёрдо произнёс Гриша. — И не возвращаться, пока не извинишься и не поймёшь, что моя семья — это теперь мы с Катей.
— Семья?! — глаза свекрови вспыхнули. — А я кто? Я, вынянчившая тебя, поднявшая на ноги?!
— Мама, — Григорий покачал головой. — Ты хотела, чтобы я обманул жену и отнял у неё дом. И не в первый раз пытаешься мной манипулировать.
— Это она тебя сглазила! — завопила Валентина Петровна, тряся в мою сторону кулаком. — Отбила сына у матери! Чтоб ты сгинула!
— Хватит! — Григорий повысил голос, и она замолчала. — Выбирай: либо извиняешься, либо уезжаешь.
Губы её задрожали.
— Её выбрал? — прошипела она. — Родную мать на улицу вышвыриваешь?
— У тебя своя квартира, мама, — устало сказал Григорий. — Я помогу, как и раньше. Но здесь тебе не место.
С рыданием она бросилась в дом, и вскоре хлопнула дверь. Мы остались вдвоём среди разбитых чашек.
— Прости… — Гриша шагнул ко мне. — Я не должен был молчать. Не должен был даже слушать этот бред.
— Почему не сказал? — спросила я тихо. — Я видела, что ты не в себе.
— Она уговаривала меня поговорить с тобой о продаже квартиры, — признался он. — Говорила, что ей одной тяжело, что нам такая большая жилплощадь ни к чему… А потом приехала и начала давить: если ты не согласишься, то надо будет… по RECHTO другому.
— Ты правда выбрал меня? — посмотрела я ему в глаза.
— Я её люблю, — просто ответил он. — Но то, что она задумала — не любовь, а чёрствость. Я в этом участвовать не буду.
Я шагнула к нему, и его руки обняли меня.
Наутро Валентина Петровна уехала, не попрощавшись. Но покоя не было — начались бесконечные звонки.
— Мам, моё решение неизменно, — раз за разом твердил Григорий. — Я не предам тебя. Но и Катю не брошу.
Звонки постепенно стихли. Григорий стоял на своём. Однажды вечером, сидя на веранде с чаем, он вдруг улыбнулся — впервые за долгое время легко и без напряжения.
— Знаешь, — сказал он, глядя на меня, — кажется, мы пережили бурю.
Я кивнула, сжимая его руку. Наш дом снова стал крепостью.
