30ноября, 2025г.
Я не просил тебя ломать свою жизнь.
Алёна, ты уверена? Такие решения не принимаются за одну неделю.
Я всё обдумала. Анастасия отодвинула чашку. Серьёзно, Вера. Впервые за многие годы я точно знаю, чего хочу.
Это не любовь! Просто гормоны!
Господи, благодарю за поддержку.
Я поддерживаю только правду. Ему двадцатьчетыре, Алёна. Двадцатьчетыре. Когда ты заканчивала институт, он уже в первый класс пошёл.
Анастасия закатила глаза. Цифры теряли смысл, когда речь шла о настоящих чувствах.
Я уже всё решила, сказала она твёрже. Сегодня же поговорю с Сергеем.
Вера кивнула и допила латте. А я уже мысленно была в том месте, где пахло кофе и типографской краской, где меня ждал мужчина, от взгляда которого у меня подкашивались ноги.
Сергей в тот вечер сидел на краю кровати нашей кровати, в нашей спальне, которую мы выбирали двенадцать лет назад, споря о том, нужен ли балдахин. Балдахин так и не купили. За эти годы не случилось ни разговоров, ни прикосновений, ни взглядов. Брак превратился в соседство двух вежливых людей, делящих квадратные метры и бюджет.
У меня появился другой.
Четыре слова. Я готовила речь несколько дней, репетировала в душе, записывала в телефонные заметки но вырвалось лишь это. Четыре слова, и тишина.
Сергей не закричал, не разбил ничего. Он лишь медленно кивнул, будто подтверждая давний догад, и начал собирать вещи. Методично, аккуратно, складывая рубашки так, как всегда воротник к воротнику. В этой аккуратности было чтото пугающее.
Се́р
Не надо. Я всё понял. Он даже не обернулся. Я к родителям.
Дверь закрылась почти беззвучно, и это было хуже любого скандала. В груди у меня странно дернулось: вина и облегчение, перемешанные в неразличимых пропорциях. Квартира вдруг показалась огромной и гулкой, словно пустой концертный зал.
Я была свободна
Разговор с родителями случился через три дня. Как и ожидалось, они меня не поддержали.
Ты понимаешь, что творишь? Мать нависла над мной, как коршун. Двенадцать лет совместной жизни коту под хвост. Ради кого? Ради мальчишки?
Мам, ему двадцатьчетыре, он взрослый человек
Взрослый! Отец тяжело опустился на скрипучий стул. Взрослый это Сергей. Он терпел и содержал тебя столько лет, а ты ему такое устроила
Он меня не содержал. У меня собственный бизнес, папа.
Ты нас позоришь, добавил он глухо.
Я встала изза стола. Ноги стали ватными, но я заставила себя говорить спокойно:
Я думала, вы поддержите меня.
А мы думали, что вырастили умную дочь, мать отвернулась к окну. Ошиблись, видимо.
Я вышла из квартиры, не обернувшись. В лифте набрала Дмитрия: «Забери меня». Он приехал через двадцать минут, обнял, уткнувшись носом в мою макушку, и все проблемы отступили.
Подруги те, с кем мы дружили парами, устраивали совместные шашлыки и новогодние посиделки исчезли одна за другой. Оксана написала: «Извини, Алёна, но я не могу. Серёжа мне как брат, ты понимаешь». Таня просто перестала отвечать. Елена прислала длинное сообщение о «предательстве» и «эгоизме», после которого я минут пять бездумно смотрела в экран, не зная, что ответить. Затем я удалила всю переписку пять лет дружбы и запретила себе плакать.
За три недели вокруг меня образовалась пустота. Дмитрий водил меня на встречи к своим приятелям молодым ребятам, обсуждавшим стримы, тиктоки и новый клип. Я сидела среди них, улыбалась, кивала, и внутри разъедало острое, почти физическое одиночество. Я не понимала половины шуток, не знала имён, которые они упоминали, и ловила себя на мысли, что единственный человек, с кем есть о чём поговорить, сам Дмитрий. Но Дмитрий был занят своими друзьями, и я снова оставалась одна в шумной комнате.
Это пройдёт, убеждала себя. Мы построим чтото своё. Новое.
А давай уедем? Дмитрий лежал рядом в ту ночь, перебирая мои волосы. В другой город. Новая жизнь, без бывших, без назойливых родителей. Начнём с чистого листа.
Я приподнялась на локте, всматриваясь в его лицо в полумраке.
Ты серьёзно?
Абсолютно. У меня в Москве есть контакты, там рынок фотографии живее. А ты откроешь новый салон. Больше, круче.
Слово «салон» кололо под ребрами. Мой салон. Восемь лет работы, клиентская база, мастера, которых я обучила с нуля. Бросить всё?
Но его глаза светились уверенностью, азартом и я кивнула. Да. Начать заново. Доказать, что это не мимолётный порыв, а настоящее чувство, ради которого стоит рискнуть.
Салон я продала за три недели гораздо дешевле реальной стоимости, потому что покупательница учуяла срочность и выжала максимальную скидку. Я подписала документы дрожащей рукой, получила перевод на карту и ощутила странное чувство: будто отрезала часть себя и отдала её чужой тётке в бежевом костюме.
Всё, сказала я Дмитрию тем вечером. Мы свободны.
Он поднял меня на руки, закружил по комнате, и я рассмеялась настоящим, звонким смехом, которого не слышала годами. Деньги от продажи выглядели огромной суммой, достаточной для любых планов. Сначала мы сняли квартиру ближе к центру, с высокими потолками и огромными окнами. Наше гнёздышко. Наш дом.
Первые недели в новом городе напоминали медовый месяц. Завтраки в постели, бесконечные разговоры обо всём и ни о чём. Дмитрий снимал меня на балконе, на кухне, в ванной с мокрыми волосами каждый кадр был признанием в любви.
А потом чтото начало меняться.
Сначала незаметно. Дмитрий стал задерживаться на съёмках дольше. Возвращался уставшим, молча ужинал, утыкался в телефон.
«Много работы», объяснял он. «Надо пахать, пока есть заказы». Я кивала, понимала, не хотела быть той, кто ноет и цепляется.
Но когда я пыталась обнять его ночью, он отодвигался. Когда я говорила о салоне, о планах он отвечал односложно: «Потом», «Разберёмся», «Не сейчас». Каждое «не сейчас» царапало изнутри всё глубже.
Я начала искать работу скорее, чтобы занять голову, чем из острой нужды. Но реальность оказалась жёсткой: в тридцатьчетыре устроиться кудато задача не из лёгких.
Деньги таяли. Аренда съёмной квартиры съедала крупную часть каждый месяц. Дмитрий зарабатывал нерегулярно, а когда я осторожно предложила делить расходы поровну, он раздражённо дернул плечом:
«Я и так вкладываюсь. Ты что, не видишь?»
Я видела, как он отводит взгляд, проверяет телефон, уходит «проветриться» и возвращается за полночь пахнущий чужими духами. Или мне казалось?
Нам надо поговорить, сказала я однажды, когда он вернулся в три часа ночи.
О чём?
О нас. Я не понимаю, что происходит. Ты стал другим. Я почти тебя не вижу, ты не разговариваешь со мной, мы не
Ты давишь, бросил он куртку на стул. Я говорил тебе: мне нужно пространство. Всё происходит слишком быстро. Ты ждёшь от меня чегото, а я не готов. Я не просил тебя ломать свою жизнь.
Я замерла.
Не просил?
Ты сама решила. Я не заставлял тебя разводиться, не заставлял продавать. Это был твой выбор. И мы сюда переехали, когда ты уже была свободна!
Он был прав. Технически прав. Это был мой выбор, мой пожар, в который я бросила всё, что имела.
С той ночи я начала сходить с ума. Проверяла его телефон, пока он спал. Пролистывала сообщения, всматривалась в каждый лайк под его фотографиями, находила подписки на моделейфотографов, и каждое имя жгло меня изнутри. Я писала ему по двадцать сообщений в день, спрашивала, где он, с кем, когда вернётся. Устраивала сцены ревности и ненавидела себя за это, потому что в себе видела женщину, которой никогда не хотела стать.
Ты больна, сказал он после очередного скандала. Тебе нужен психолог, а не отношения.
Возможно, он снова был прав.
Дмитрий всё чаще не ночевал дома. «Съёмка за городом». «Остался у друга». «Не жди». А я сидела в темноте, смотрела на дверь, и с каждым часом внутри меня засыхало, превращалось в труху.
Во вторник, ближе к вечеру, я сидела на кухне, пила уже пятую чашку кофе, когда телефон тронулся.
«Алёна, я больше не могу. Прости. Всё зашло слишком далеко. Я не хотел разрушать твою жизнь. Не ищи меня. Пожалуйста, оставь меня в покое».
Я перечитала сообщение три раза, потом ещё раз, и ещё раз. Телефон выпал из рук, и я упала с табуретки на холодный пол.
Сутки я провела в пустой квартире, лёжа то на полу, то на диване, то снова на холодном полу холод хоть както отвлекал от внутреннего хаоса. Я плакала долго, некрасиво, со всхлипами и соплями. Затем слёзы иссякли, осталась сухая, выжженная пустота.
Без мужа. Без бизнеса. Без друзей. Без родителей. Без любовника. Без денег я посмотрела остаток на карте, и его хватило максимум на два месяца. Тридцатьчетыре года, и от всей моей жизни осталась лишь съёмная квартира с высокими потолками, которую я уже не могла себе позволить.
Через три дня я всё же заставила себя позвонить Сергею. Не чтобы просить его вернуться, а лишь извиниться, сказать, что понимаю, как сильно виновата.
«Абонент недоступен». Он заблокировал меня.
Я написала матери длинное, сбивчивое, честное сообщение: о том, что ошиблась, что мне плохо, что нужна помощь, хотя бы словом. Ответ пришёл через два часа:
«Мы тебя предупреждали. Теперь разбирайся сама с последствиями. Отец просил передать, что пока не готов разговаривать».
Я отложила телефон и тихо, надтреснуто рассмеялась. Вот и всё. Полный комплект.
Через неделю я переехала в комнату на окраине города двенадцать квадратных метров в коммуналке с общей кухней и вечно занятой ванной. Соседка, грузная тётка лет шестидесяти, смерила меня оценивающим взглядом и хмыкнула: «Молодая ещё. Оклемаешься».
Работу нашла быстро мастер маникюра в полуподвальном салоне на соседней улице. Платили копейки, но теперь мне было всё равно на гордость.
Вечером я смотрела на свои руки те, что когдато строили бизнес, подписывали договоры, листали каталоги итальянской косметики а теперь целый день пилит чужие ногти за копейки. Несколько месяцев безумия, и всё, что я строила десять лет, исчезло. Виновата в этом была я сама.
