Я не усыновила ребенка. Я забрала чужую бабушку из дома престарелых — и ни о чем не жалею.
Когда люди слышат, что кто-то взял приемного ребенка — все кивают, восхищаются, называют это благородным поступком. Это трогает, вызывает уважение. А если я скажу, что сделала нечто похожее, но совсем другое? Я не поехала в детдом — я пришла в дом для престарелых и увезла оттуда чужую женщину. Не родную, не знакомую. Просто бабушку, оставшуюся в одиночестве. И знаете, сколько людей после этого показали пальцем у виска?
— Ты в своём уме? Сама еле сводишь концы с концами, детей поднимаешь, а теперь ещё и старуху в дом привела? — вот что я слышала чаще всего. Даже подруги не поддержали. Даже тётя Люда с третьего этажа, с которой мы пили чай на лавочке, только хмыкнула и покачала головой.
Но я не отступила. Потому что знала — поступаю правильно.
Раньше нас было четверо — я, мои две дочки и моя мама. Жили душа в душу, заботились друг о друге. Но полгода назад мамы не стало. Это была рана, которая до сих пор ноет. Пустота в комнатах, в сердце, в привычках. Пустой диван, где она сидела по вечерам, тишина на кухне — там, где раньше звучал её смех… Мы остались втроём, и казалось, что мир осиротел.
Шли месяцы. Боль притупилась, но чувство потери — нет. И однажды утром я вдруг осознала: у нас есть дом, есть тепло, есть ладонь, которую можно протянуть. А где-то, в четырех стенах, доживает свой век человек, которого все забыли. Почему бы не поделиться теплом с тем, кто в нем так нуждается?
Тетю Галю я помнила с детства. Она была мамой моего одноклассника Вадика. Добрая, шумная, всегда угощала нас пирожками и смеялась так заразительно, что хоть кинокамеру включай. Но Вадик после армии запил. Жестоко, без оглядки. Потом… потом он отобрал у матери квартиру, продал, пропил деньги и сгинул. А Галя оказалась в доме престарелых.
Мы с девочками иногда навещали её. Привозили яблоки, пряники, домашние щи в контейнерах. Она улыбалась, но в её глазах поселилось что-то тяжёлое — одиночество и стыд. И тогда я решила — не могу оставить её там. Мы поговорили дома. Старшая дочь, Даша, сразу согласилась, а младшая, пятилетняя Света, радостно закричала: «У нас опять будет бабушка!»
Но вы бы видели, как тётя Галя заплакала, когда я предложила ей переехать к нам. Она сжала мою руку, и слёзы текли по её морщинам без остановки. А когда мы увозили её из дома престарелых, она была как потерянный ребёнок — с одной потрёпанной сумкой, с дрожащими руками и с такой благодарностью во взгляде, что у меня ком подкатил к горлу.
Теперь мы живём вместе уже три месяца. И знаете, я до сих пор удивляюсь, откуда в этой маленькой хрупкой женщине столько сил! Каждое утро она встаёт раньше всех, стряпает сырники, варит кисель, вытирает пыль. Она словно ожила. Мы смеёмся, что бабушка Галя — наш вечный двигатель. Она играет со Светкой, рассказывает ей сказки, вяжет носки, шьёт платья куклам. Дом снова стал уютным.
Я не героиня. Я не искала подвига. Просто поняла — когда теряешь близкого, кажется, что больше никого не будет. Но это не так. Добро возвращается. И если в твоей жизни не стало бабушки, которая пекла твои любимые оладушки, может, стоит дать дом другой, забытой?
Да, я не усыновила ребёнка. Но я спасла бабушку от одиночества. И, возможно, в этом не меньше любви.
