Сегодня снова тяжело на душе. Меня зовут Галина Ивановна, мне шестьдесят три года, и каждый день я чувствую себя лишней в жизни собственного сына. А всё из-за его жены — моей невестки Анастасии. Она сделала всё, чтобы я стала чужой в их доме. Самое обидное? Я никогда не позволяла себе ни дурного слова, ни косого взгляда. Только искреннюю заботу и желание быть рядом. Но в ответ — ледяное молчание.
Когда мой сын Дмитрий сообщил о помолвке, я, конечно, захотела познакомиться с его невестой. Я мечтала, что приму её как родную — с теплом и открытым сердцем. Но Дима смущённо ответил:
— Мам, Настя пока не готова. Она боится не понравиться.
Я поняла — может, девушка робкая, не сразу привыкает. Но когда стали готовиться к свадьбе, я не выдержала:
— Неужели я увижу твою жену только перед алтарём? Я же не случайная прохожая!
В итоге Дима уговорил Настю прийти. Я ждала, волновалась. Накрыла стол, испекла пироги, купила букет роз — чтобы ей было приятно. А она… Сидела, уткнувшись в тарелку. Ни слова, ни улыбки, будто её привели по принуждению. Я подумала — может, стесняется. Но в груди уже защемило.
После свадьбы они уехали в свою новую квартиру в Люберцах. Молодые, самостоятельные — взяли ипотеку, обустраивают быт. Я не мешала. А через два года родился Артёмка — моя радость, моя отрада.
Я надеялась, что с рождением внука Настя станет мягче. Разве может мать оставаться такой холодной? Но всё стало только хуже. Теперь, когда я звоню и спрашиваю, можно ли приехать, слышу в ответ:
— Мы не сможем, уезжаем к родителям.
А потом Дима случайно обмолвится, что они весь день дома сидели. Значит, просто не хотят меня видеть.
Я не сдаюсь. Ношу Артёму подарки — матрёшек, книги, тёплые кофты. Привожу домашние соленья, пряники, чтобы хоть как-то помочь. Ипотека, маленький ребёнок, Настя без работы… Но всё зря. Когда я прихожу, невестка даже не кивнёт. Молча уходит в спальню и закрывает дверь.
Мы с Димой и внуком сидим на кухне. Пьём чай, смеёмся, играем. А её будто нет. Как так? Я же добра желаю! Ни разу не упрекнула, не лезла с нравоучениями. Наоборот — хвалила, поддерживала. Почему же я для неё словно проказа?
Может, боится, что стану вмешиваться? Но я не такая! Я просто хотела быть рядом, разделить их жизнь, помочь, когда трудно. Разве это преступление?
Теперь не знаю, что делать. Ехать — унижаться. Не ехать — не видеть внука. Люблю сына. Люблю его семью. Но моя любовь, видимо, никому не нужна…
Всё равно верю. Может, однажды Настя выйдет из комнаты, сядет рядом и скажет: «Садитесь, Галина Ивановна. Давайте чай пить». Хоть бы дожить до этого дня…
