29 мая.
Иногда жизнь бьёт прямо в сердце — не для того, чтобы убить, а чтобы научить. Так вышло и со мной. Никогда не думал, что самой горькой моей ошибкой станет моё отношение к женщине, которую мой сын привёл в наш дом.
Помню, как сейчас, день, когда Артём, мой единственный кровь и плоть, сказал мне:
— Отец, сегодня приведу свою невесту. Познакомишься.
Мне тогда стукнуло шестьдесят. Ему — тридцать три, возраст, когда мужчине пора остепениться. Я даже обрадовался. Наконец-то, думаю. А потом она переступила порог моей квартиры. И я чуть не выругался вслух. А я не из тех, кто сдерживается — в молодости и не такое говорил, но с годами научился держать язык за зубами.
Её я узнал сразу. Екаратерина. Росла в том же районе, где когда-то жила моя покойная мать, в Твери. И я знал её семью. Отец — запойный пьяница, мать — вечно с сизым носом, вся их жизнь — грязь, крики, потасовки. Когда она вошла в мой дом, где каждая вещь на своём месте, где пахнет порядком, у меня внутри сковало всё. Как может человек из этого болота стать парой моему сыну? Не верил. Ни на грош.
Артём увидел мой взгляд и сразу всё понял. Отвёл в сторону, сказал:
— Батя, если хоть слово против — больше не увидимся. Это мой выбор. Прими.
Я сжал зубы. Он в меня — упрямый. Я сам двадцать лет не разговаривал с братом из-за ссоры. Пришлось проглотить.
Два месяца Екаратерина жила с нами. В глаза не говорил ничего, но всем видом показывал — ты здесь чужая. Всё во мне кипело: как она печёт, как моет пол, даже как чашку ставит на стол. Готовить не умела — то пересолено, то подгорело, кастрюли вечно в пригоревшем жире. Я был уверен — вцепилась в моего сына, как в спасательный круг. У него — два диплома, перспектива, квартира. У неё — только копеечная работа и рваные кроссовки.
Потом Артём купил жильё в ипотеку и съехал. Я вздохнул свободнее. Пусть там сама хозяйничает. В гости не звали, да я и не лез. Виделись по праздникам, чаще в кафе — якобы дома не успевает готовить. Ага, конечно. Даже салат нормально не нарежет.
Три года прошло. Поженились, работали. Я не лез. Артём часто мотался в командировки — то в Питер, то в Ростов. С Екаратериной почти не общался. Всё как по расписанию — холодно и вежливо.
А потом у меня прихватило спину. Так, что не мог ни встать, ни повернуться. Врач велел лежать, ни шагу. А сын как раз укатил в Самару — проект горит. Приготовился терпеть в одиночку.
Но на следующий день зазвонил телефон.
— Дмитрий Петрович, это Екаратерина. Можно я к вам зайду? У меня ключ есть, Артём оставил. Вам что-то купить?
Не ожидал. Пришла — принесла борщ, помог встать, пропылесосила, перестелила простыни. Назавтра — опять. И так каждый день. Словно это был её родной отец, а не свёкор, который годами смотрел на неё, как на грязь под ногами.
В один из дней не выдержал. Разрыдался. Она стояла у плиты, а я — ревел, как ребёнок.
— Прости, Катя… — выдавил.
Она обернулась, вытерла руки, подошла и обняла.
— Главное, чтобы вам лучше стало.
Тогда я понял: ошибался. Грубо, жестоко. Судил по фамилии, по сплетням, по застиранной одежде её детства. А передо мной была настоящая женщина. Терпеливая. Твёрдая. Добрая. И впервые не испугался за будущих внуков. Потому что у них будет такая мать.
Может, мне и нужно было слечь, чтобы встать наконец с колен в собственных глазах. Чтобы увидеть Катю не как «падчерицу пьяниц», а как ту, что стала мне дочерью, когда я этого даже не заслужил. Благодарен ей. И судьбе — за этот урок. Выжечь в себе спесь. И увидеть человека. Настоящего.
