12 июня, г. Москва
Сегодня я вновь осознала, что моя «домашняя работа» превратилась в невидимую нагрузку, пока муж, Сергей, не назвал её «просто сидеть дома». Его слова прозвучали, как отголосок из прошлого: «Да от чего ты могла устать, Алёна? От сериалов? От болтовни с подругами по телефону? Я возвращаюсь с завода изнытым, а ты мне про боль в спине! У меня спина болит, потому что я держу семью, а ты лишь наслаждаешься отпуском».
Сергей бросил вилку на стол так, что она отскочила со звоном, упав на пол. Котлета, над которой я старательно жарила полчаса, чтобы кожа была такой, как любит он, осталась безмятежно лежать в тарелке. Я стояла у мойки, слыша лишь журчание воды, а в ушах гремела фраза: «Просто сидят дома».
Серёжа, тихо сказала я, закрывая кран и пряча дрожащие руки в карман фартука. Ты серьёзно? Ты считаешь, что я целыми днями просиживаю перед телевизором?
Сергей откинулся на спинку стула, в его взгляде отразилось привычное высокомерие, которое я перестала терпеть. У нас нет маленьких детей, Артём уже в институте, живёт в общежитии. Квартира обычная трёхкомнатка, а не дворец. Робот-пылесос работает, стиральная машина крутит, мультиварка варит. Я «курорт», а ты наш «дом». Я зарабатываю, чтобы платить за твой «отпуск», и хочу возвращаться домой к расслабленной жене, а не к жалобам о том, что ты устала.
Я посмотрела на его идеально выглаженную светло-голубую рубашку в тонкую полоску. Вспомнила, как вчера стояла у гладильной доски сорок минут, разглаживая каждую складку. Утром, едва проснувшись, мчалась на рынок за творогом, потому что Сергей обожает сырники только из домашнего творога. Я помнила, как мыла ванну, перебирала зимние вещи, таскала сумки из магазина. Для него же чистый пол данность, а горячий ужин лишь работа мультиварки.
Хорошо, прошептала я. Я тебя услышала. У меня «курорт», я просто сижу дома.
Он лишь буркнул: Ну, раз мы поняли друг друга, дай чистую вилку и чай крепкий, а то в прошлый раз был какойто привкус. Я подала ему вилку, налила чай, но внутри меня чтото оборвалось. Скандал не вышел, но в кухне стало холодно, как будто окна выпили в зиму.
Вечером, когда Сергей, сытый и довольный, улегся перед телевизором смотреть матч, я вошла в спальню. Моя «вторая смена» начиналась. Я достала гладильную доску, поставила утюг и посмотрела на гору его рубашек в корзине смятых, тяжёлых после отжима. «Робот стирает», повторял он, но гладить не умеет. Это мелочи, думал я, занятия «домохозяек», но для меня это было всё равно, как будто я просто сидела в пустой комнате.
Я отключила утюг, убрала доску в шкаф, аккуратно запихнула рубашки в угол гардероба. Отдыхай, Алёна, прошептала я себе в зеркало. У тебя «курорт».
Утро началось, как обычно: Сергей проснулся по будильнику, принял душ. Я уже стояла у плиты с чашкой кофе, а вместо омлета на столе лежали мюсли и пакет молока.
Где омлет? спросил он, отряхивая полотенце с головы.
Не успела, спокойно ответила я, листая новости в телефоне. Я же отдыхаю, собираюсь полежать, набраться сил перед дневным «сериалом».
Он лишь хмыкнул, сказав, что у него сегодня совет с генеральным директором и нужна чистая рубашка. Я указала, что она в корзине, чистая после стирки. Он поперхнулся молоком, рассыпая его по краям.
Хватит цирка, сказал он, в голосе слышалась нотка отчаяния. Я не успеваю.
Я посмотрела на него без обиды, лишь с равнодушием.
Нет, Серёжа, я не буду гладить. Глажка тоже работа, а я, как ты и сказал, не работаю. Я сидю дома, а сидение не подразумевает стоять у утюга часами. Пусть техника стирает, пусть техника гладит, а ты сам возьмёшься за дело. Ты же мужчина, всё на себе тащишь.
Он закричал, что опаздывает на совещание, а я лишь указала, где находится утюг и доска. Через десять минут он появился в дверях в кривой, но всё же свежей рубашке, в которой воротник выглядел, словно после бури.
Я спокойно допила кофе, собравшись в бассейн, куда давно хотела пойти, и встретиться с подругой. «Курорт», думала я, всё равно курорт.
Вечером Сергей вернулся, выглядя, будто ночевал под мостом. Он бросил портфель в угол и спросил, что у меня есть, а я лишь сказала, что в морозилке лежат магазинные пельмени «Бульмени». Он скрипнул зубами, но всё равно сварил их и пошёл в спальню, хлопнув дверью.
Неделя прошла, квартира стала хаотичной. Я убиралась, мыла посуду, стирала, но уют исчез. Сергей, пытаясь держаться, стал пользоваться утюгом, но без навыков получал желтоватые пятна, сжигал джемперы, ругался на меня. Я же начала читать, гулять в парке, сделала новую стрижку, перестала сутулиться.
В пятницу к нам пришёл коллега Сергея, Игорь Петрович, о чём тот предупредил меня заранее.
Алёна! воскликнул Сергей, будто радостно встречая гостей. Принимай!
Я вышла в коридор в домашнем костюме и улыбнулась.
Добрый вечер, Игорь Петрович, поздоровалась я.
Он восхитился: Какая у тебя жена! Цветёт и пахнет!
Сергей, краснея, попросил меня накрыть стол, но я объяснила, что ничего не готовила, можно заказать пиццу. Он возмущённо спросил, почему пицца, а я лишь заметила, что будет быстрее и удобнее. Весь вечер он нервничал, глядя на мою мятую футболку и пустой стол.
После ухода Игоря он взорвался:
Ты меня позоришь! Перед коллегой! Я теперь всем расскажу, что живу в свинарнике, ем пиццу из коробки!
Я предложила нанять домработницу, объяснив, что глажка одной рубашки стоит около трёхсот рублей, а в месяц выходит десять тысяч, плюс уборка и готовка в общей сложности пятидесяти тысяч. Он спросил, откуда такая сумма, и я ответила, что бесплатный труд часто недооценивают.
Он опустил голову, и в его взгляде впервые за годы появился искренний взгляд понимания.
Марина, пробормотал он, в семье не считают деньги за борщ.
В семье, Серёжа, ценят труд друг друга, ответила я. Когда один считает себя господином, а другой ленивой прислугой, это уже не семья. Я устала быть невидимкой.
В субботу он попытался погладить брюки и сжёг их, в воскресенье сломал ноготь, пытаясь оттереть пятно от кофе. Пыль сыпалась быстрее, чем раньше, унитаз не сам себя чистил.
В понедельник утром я проснулась от запаха лёгкого жженого. На кухне стоял Сергей в фартуке, пытаясь перевернуть оладьи.
Доброе утро, пробормотал он, не обернувшись. Я решил приготовить завтрак.
Я села за стол, а он подал мне два кудрявых оладушка, признаваясь, что был неправ.
Я идиот, сказал он, глядя в пол. Я думал, что всё само собой. Ты же никогда не жаловалась, всегда улыбалась. А когда ты перестала я в шоке.
Я ощутила, как в его сердце тает лёд. Ему не нужна была домработница, не нужны были деньги за глажку ему было нужно простое «спасибо» и признание моего труда.
Спасибо, сказал он, поднося мне оладушки. Они, конечно, не как у тебя, но я старался.
Я откусила кусочек, и даже горелый привкус показался самым вкусным за последнее время.
Можно попросить тебя погладить одну рубашку? спросил он, будто просил милости. Я куплю посудомойку, а также раз в месяц буду заказывать клининг, чтобы ты не моila окна.
Я улыбнулась, впервые за две недели искренне:
Хорошо, принеси её. Только одну.
Он радостно подпрыгнул, зовя меня «Мариш». Я доела подгоревший оладушек и думала, как маленькая революция в доме помогла вернуть баланс в нашем семейном государстве.
Полгода спустя Сергей действительно купил посудомойку, стал платить за клининг, а каждый раз, надев свежую рубашку, целует меня в щёку и шепчет: «Спасибо, родная, ты волшебница».
И всё это началось с того, что я перестала гладить и заявила, что «сидеть дома» не отдых, а труд. Любовь это не обслуживание, а признание и уважение чужой работы.
