Бабушка, мама сказала, что тебя надо сдать в дом престарелых»: я случайно подслушала разговор родителей
Алевтина спешила во двор школы — забрать внучку после занятий. На её лице светилась улыбка, а каблуки отстукивали по тротуару так же бодро, как в молодости, когда сердце ещё верило в добро и благодарность. Настроение было на высоте: наконец-то она купила своё жильё — пусть и небольшую, но уютную однокомнатную квартиру в новостройке. Светлую, чистую, с новой кухней и видом на сквер — для Алевтины это был символ независимости и личной победы.
Она долго шла к этому: два года жила скромно, откладывала каждую копейку, продала старый дом в деревне, который когда-то строила с мужем, — и добавила немного денег от дочери, пообещав вернуть. Дочь с зятем — молодые, им самим средства нужны, а Алевтине хватало и половины пенсии, особенно теперь, когда есть своя крыша над головой.
У школы её уже ждала восьмилетняя Лизонька — её радость, её смысл. Поздний ребёнок у дочери — родила почти в сорок. Алевтина не хотела переезжать в город, но согласилась, чтобы помочь с внучкой. Днём забирала девочку из школы, гуляла, кормила, ждала, пока родители вернутся с работы, — а потом шла к себе. Квартира была оформлена на дочь — на всякий случай, но в душе Алевтина считала её своей.
Они шли по аллее, держась за руки, когда внучка вдруг остановилась и посмотрела бабушке прямо в глаза:
— Бабушка… мама сказала, что тебя надо отправить в дом престарелых…
Как обухом по голове. Ноги подкосились. Алевтина даже замерла.
— Что ты сказала, Лиза? — еле слышно переспросила она.
— Ну… в такой дом, где живут старушки. Мама говорила, что тебе там не будет одиноко…
Всё внутри сжалось. Алевтина попыталась улыбнуться, но губы дрожали.
— Откуда ты это знаешь?
— Я слышала, как мама с папой разговаривали на кухне. Мама сказала, что уже договорилась с одной тётей. Только тебя сразу не заберут, подождут, пока я подрасту. Но ты маме не говори, что я тебе рассказала… ладно?
— Хорошо, родная… не скажу, — Алевтина с трудом открыла дверь. — Я что-то неважно себя чувствую… прилягу. А ты переоденься, хорошо?
Лизонька убежала в комнату, а бабушка опустилась на диван, даже не сняв пальто. Стены плыли перед глазами, а в ушах звенело: дом престарелых… договорились… не будет одиноко…
Три месяца спустя она собрала вещи. Без скандалов, без упрёков. Просто закрыла дверь своей квартиры — и больше не вернулась.
Теперь Алевтина живёт в деревне — снимает небольшую избушку у старой подруги. Здесь и воздух чище, и люди душевнее. Она копит на свой домик, пусть даже маленький. Подруги и дальние родственники помогают — кто советом, кто делом. Хотя некоторые качают головой:
— А поговорить с дочкой не попробовала? Может, ребёнок что-то напутал?
— Ребёнок такому не научится врать, — твёрдо отвечает Алевтина. — Я знаю свою дочь. Ни звонка, ни письма — с тех пор, как уехала. Значит, правда. И пусть знает, что я всё поняла. Я не виновата.
Иногда молчание говорит громче любых слов. И самое горькое — не предательство, а то, как быстро забывают тех, кто отдал всё без остатка.
