Я выгнал сына покойной жены, сказав, что он не мой — спустя десятилетие правда разбила мне сердце

В тот день я пнул потрёпанный рюкзак мальчишки по кафельному полу и смотрел на него пустым взглядом.
Уходи, сказал я. Ты не мой сын. Ольги больше нет. Я тебе ничего не должен. Иди куда хочешь.
Он не заплакал. Не стал спорить. Просто опустил голову, подобрал рваную сумку, развернулся и вышел. Без единого слова.
Десять лет спустя, когда правда наконец настигла меня, я только и мечтал о том, чтобы повернуть время вспять.
Меня зовут Виктор. Мне было тридцать шесть, когда моя жена Ольга умерла от внезапного инсульта. Она оставила мне маленькую квартиру и двенадцатилетнего мальчика по имени Артём.
Артём не был «моим». Так я сам себе твердил. Он был её ребёнком от отношений, о которых она никогда не рассказывала. Когда я женился на Ольге в двадцать-six, я думал, что поступаю благородно. Меня восхищала её сила. Она пережила разрыв и беременность в одиночку, растила ребёнка без поддержки. Я произнёс красивые слова: «Я принимаю её и её сына». Я сказал их вслух. Но не сердцем.
Любовь, которая лишь долг, не живёт. Она истончается. Холодеет. Становится маской, которая держится, пока не порвётся верёвка.
Я кормил Артёма. Платил за его форму. Ходил на школьные собрания, когда Ольга просила. Делал всё, что должен делать родитель. Но делал это, как клерк, ставящий галочки. В тишине я признавался себе: он груз, который я ношу ради Ольги.
Когда Ольга умерла, верёвка порвалась. Последняя нить, связывавшая меня с мальчиком, исчезла. Он оставался вежливым, тихим, старался не занимать место. Даже в одной комнате он держался на расстоянии. Возможно, он уже знал, что я никогда не впускал его по-настоящему.
Через месяц после похорон я произнёс самое страшное в своей жизни.
Уходи. Выживешь или нет не моя забота.
Я ждал слёз. Ждал мольбы. Он не дал мне ни того, ни другого. Ушёл, не оглянувшись. И я не почувствовал ничего. Ни вины, ни жалости. Лишь холодную, пустую поверхность там, где должно быть сердце.
Я продал старую квартиру. Переехал. Работа пошла в гору. Бизнес процветал. Встретил новую женщину. Без детей, без прошлого, чтобы не усложнять жизнь. Я выстроил жизнь из ровных, чётких линий: деньги, ужины, сон, повтор. Иногда ночью мелькала лёгкая, как мотылёк у окна, мысль: «Куда подевался Артём? Жив ли он?» Но я не открывал окно, чтобы впустить её. Со временем даже это слабое любопытство угасло.
Куда денется двенадцатилетний мальчишка без родителей? Я не знал. Говорил себе, что мне всё равно. В худшие моменты думал: «Если его больше нет в этом мире, может, так даже лучше. Хотя бы не осталось обузы». Теперь эти слова заставляют меня вздрагивать. Тогда же они казались честными. Они были просто жестокими.
Прошло десять лет.
В один четверг зазвонил телефон. Неизвестный номер.
Виктор Сергеевич? спросил голос. Не могли бы вы посетить открытие галереи «ЗВТ» на Тверской в эту субботу? Здесь есть человек, который очень надеется на ваше присутствие.
Я уже хотел положить трубку. Я не знаю художников. Не хожу по галереям. Но прежде чем я успел отключиться, голос добавил:
Разве вам не интересно, что стало с Артёмом?
Это имя ударило в то место, которое я считал окаменевшим. Я не слышал его вслух десять лет. Рука замерла над экраном. Я сглотнул.
Приду, сказал я.
Галерея
Просторное белое помещение, чистые стены, отполированные полы. Люди двигались медленно, перешёптывались, выглядели серьёзными. На стенах картины, выстроенные в ровные линии. Многие масло, густые мазки, глубокие цвета, какая-то отстранённость, отталкивающая меня. Я читал таблички. Снова и снова видел одни и те же три буквы: «ЗВТ».
Инициалы жгли. Я не понимал почему.
Здравствуйте, Виктор Сергеевич.
Я обернулся. Передо мной стоял высокий, худощавый молодой человек в простой одежде. Его тёмные глаза были спокойны. Он смотрел на меня, как смотрят на прилив оценивая, отходит он или наступает.
Это был Артём.
Не тот мальчишка, которого я выгнал в ночь. Он был собран, сдержан, тих в своих движениях. В нём чувствовалась уверенность, как у дерева, научившегося стоять в бурях.
Ты начал я. Как?
Он мягко прервал. Его голос был низким и чистым, как звук от постукивания по стеклу.
Я хотел, чтобы вы увидели, что оставила в этом мире моя мать. И от чего вы отказались.
Он подвёл меня к большому холсту, покрытому красной тканью.
Это называется «Мама», сказал он. Я никому его не показывал. Сегодня вы должны увидеть.
Я сдёрнул ткань.
Ольга смотрела на меня с больничной койки. Бледная кожа. Тонкие морщинки у губ. В глазах остаток му