Привет, слушай, расскажу, что со мной случилось. Я, Людмила Петрова, вышла замуж за нашего пожилого соседа из дома напротив, которому целых восемьдесят два года, чтобы его не отправили в дом для пожилых.
Ты с ума сошла?! почти разлил свою сестра Алёна кофе, когда услышала эту новость.
Сначала уточню: ему именно восемьдесят два, а не восемьдесят две болезни, спокойно ответила я. И дай мне договорить.
Все началось, когда я подслушала разговор его детей, которые заглядывали в наш район в Москве лишь пару раз в год, проверяя, жив ли их папа, а потом исчезали. На этот раз они принесли ему листовки с рекламой пансионатов.
Папа, тебе уже восемьдесят два. Ты не можешь жить один, говорили они.
У меня восемьдесят два, а не восемьдесят две болезни, отрезал он хриплым, но тёплым голосом. Я сам готовлю, хожу на рынок, даже сериалы не пропускаю. Всё у меня в порядке!
Вечером он постучал в мою дверь с бутылкой дешевого красного вина, будто готовился к важному, но слегка отчаянному разговору.
Мне нужна небольшая, чуть-чуть необычная помощь, сказал он.
Мы выпили пару бокалов, и эта «необычная помощь» превратилась в предложение руки и сердца.
Только формально, объяснил он. Если я официально женюсь, моим детям будет сложнее меня кудато отправить, подальше от глаз.
Я посмотрела в его синие глаза, где ещё мерцал задор и живой характер, и подумала о своих тихих вечерах: пустая квартира, телевизор и полная тишина.
Он был тем, кто каждый день спрашивал, как у меня дела.
А что я получу? спросила я.
Плюс половина коммунальных счетов, воскресный гювеч и ктото, кто рад, что ты вернулась домой, ответил он.
Через три недели мы стояли в ЗАГСе на Пушкинской площади. Я в простом платье, которое купила утром в «Ткани». Он в старом костюме, пахнущем нафталином и воспоминаниями о молодости. Свидетелями стали продавщица из киоска у метро и её муж, которые сдержали смех.
Можно поцеловать невесту, объявил регистратор.
Он бросил поцелуй в щёку так громко, будто раскрыл конверт.
Дальше всё шло удивительно легко: он вставал в шесть утра, делал свои «легендарные» пять отжиманий, а я пила вчерашний кофе и ложилась спать поздно после работы.
Это не кофе, это пытка, ворчал он.
А твои упражнения пародия на спорт, поддразнила я.
По воскресеньям наш дом наполнялся ароматом гювеча и смехом. Он рассказывал о своей покойной жене, которую любил всю жизнь, и о детях, которые уже не видели в нём отца, а лишь проблему.
Однажды в наш уютный дом ворвались его дети с обвинениями:
Она пользуется им!
Я слышу вас прекрасно! крикнул он с кухни. И кстати, твой кофе хуже!
Зачем вам этот брак? холодным взглядом спросила его дочь.
Я посмотрела туда, где он напевал, наливая мне кофе.
Зачем? Потому что я не одна. У меня теперь есть ктото, с кем ужинать по воскресеньям, ктото, кому сказать: «Я дома». Есть рядом человек, который радуется моему смеху. Это преступление?
Дверь захлопнулась так громко, будто поставила точку в их спорах.
Он принес две чашки.
Думают, я сошёл с ума, сказал он.
Они не ошибаются, улыбнулась я.
Ты тоже безумна, подмигнул он.
Поэтому мы идеальная пара, согласилась я.
Твой кофе всё равно яд, пошутил он.
А твой спорт мультфильм, ответила я.
Ну, семья же, засмеялись мы, чокаясь чашками на фоне заката и нашей настоящей, хоть и «ненастоящей», любви.
Полгода спустя всё так же: он всё ещё встаёт слишком рано, я всё ещё «порчу» кофе, а воскресенья пахнут гювечем и счастьем.
Ты не жалеешь? спрашиваю я его иногда.
Ни секунды, отвечает он каждый раз.
Пусть ктото считает наш брак фальшивым. Для меня это самое подлинное, что случалось в моей жизни.
