За стеной — не тишина
— Да убавь ты этот проклятый телевизор! — крикнула Галина Ивановна, стуча кулаком по стене. — Ночь, люди спать ложатся!
В ответ грянула музыка ещё громче. Соседняя квартира будто превратилась в клуб, где гремели все инструменты разом.
— Мам, не кипятись, — устало сказала Анастасия, выходя из кухни с кружкой чая. — Поговори с ними завтра по-хорошему.
— По-хорошему? — Галина Ивановна резко обернулась к дочери. — Я месяц с ними по-хорошему! А им хоть бы что! То ли глухие, то ли прикидываются!
За стеной снова грохнуло, раздались мужские голоса, смех, топот. Галина Ивановна схватилась за сердце.
— Господи, вот наказание! Раньше тут Елена Викторовна жила, пусть земля ей будет пухом, — тихо было, благодать. А теперь…
Анастасия поставила кружку на подоконник, подошла к матери.
— Мам, не переживай так. Молодёжь, им веселиться хочется. Вспомни, как мы с Серёжей в детстве по квартире носились.
— Днём! И дети! А эти… — Галина Ивановна резко махнула рукой в сторону стены. — Взрослые мужики, а ведут как мальчишки.
Музыка внезапно стихла. В наступившей тишине было слышно лишь тиканье часов да приглушённые голоса.
— Видишь, — облегчённо вздохнула Анастасия. — Может, одумались.
Но рано радовались. Через несколько минут раздался протяжный, жуткий вой.
— Что это? — Анастасия побледнела.
— Пёс, — мрачно сказала Галина Ивановна. — Теперь ещё и пёс у них. Здоровенный, судя по голосу.
Собака выла, будто сердце её рвалось от тоски. Вой переходил в скулёж, потом снова поднимался до мучительного громогласия.
— Мам, может, ей плохо? Может, помочь?
— Какая помощь? Им просто плевать на всех! — Галина Ивановна снова застучала по стене. — Тихо там! Слышите? Успокойте пса!
В ответ донеслись неразборчивые голоса. Собака замолчала, но вскоре завыла с новой силой.
Галина Ивановна опустилась в кресло.
— Настенька, я больше не могу. Нет сил. Каждую ночь одно и то же. То музыка, то телевизор, то эта проклятая собака. Уже неделю не сплю.
Дочь присела рядом.
— Ты участкового вызывала?
— Вызывала. Приходил. Поговорил. На день затихли, потом снова. Участковый говорит — доказательств нет. Как докажешь шум? Придёт — тихо, уйдёт — опять…
За стеной грохнуло. Будто мебель тяжёлую двигали. Скрип, гром, потом снова скрип.
— В час ночи мебель таскают, — буркнула Галина Ивановна. — Нормальные так не делают.
— Мам, может, правда что-то случилось? Может, не со зла?
— Ты за них теперь?
— Нет, просто… Помнишь, бабуля Зоя рассказывала про дядю Васю? Он тоже по ночам шумел, а оказалось — болезнь у него. Альцгеймер. Сам не понимал, что делает.
Галина Ивановна задумалась. Шум за стеной и правда был странным. Не просто соседский гам. Что-то необъяснимой, почти мистическое.
— Ладно, — решительно встала она. — Пойду к ним. Выясню.
— Мам, но сейчас ночь!
— А они спят, что ли? Раз шумят, значит, не спят.
Галина Ивановна накинула халат, сунула ноги в тапки и вышла на площадку. Соседская дверь была обычной, только номер — тридцать восемь — заклеен скотчем, будто прятали.
Она нажала звонок. Мелодия прозвучала внутри, но никто не открыл. Шум продолжался, пёс вновь завыл.
— Откройте! — громко сказала Галина Ивановна. — Я соседка!
Тишина. Потом шаги. Медленные.
Дверь приоткрылась на цепочку. В щели — серый, уставший глаз.
— Вам чего? — мужской голос.
— Я рядом живу. У вас очень громко… музыка, пёс воет. Люди спать не могут.
— Какая музыка? — голос искренне удивлён.
— Как какая? Вот же играет!
За стеной действительно лилась музыка. Тихо, грустно, но для ночи — громко.
— Никакой музыки не слышу, — ответил мужчина.
Галина Ивановна опешила.
— Но… как так? Вот же она!
— Тётя, вам плохо? Врача вызвать?
— Да что вы! Я в полном порядке! И слышу отлично!
Дверь закрылась. Галина Ивановна стояла на площадке, прислушиваясь. Музыка играла, но теперь звучала ещё страннее. Будто из далёкого прошлого.
Вернувшись, она застала Анастасию у стены, прижавшую к ней ухо.
— Ну что? — спросила мать.
— Странно, мам. Музыка есть, но будто… старая пластинка.
— Пластинка? У кого сейчас пластинки?
— Не знаю. И ещё… голоса. Мужской и женский. Говорят, но не разобрать.
Галина Ивановна тоже приложила ухо. За стеной звучала песня из её молодости. Голоса — нежные, любящие.
— Может, фильм смотрят? — предположила Анастасия.
— Ночью? И почему мужик сказал, что не слышит?
— Может, глухой?
Они слушали. Песня сменилась другой, ещё старше. Голоса стихли до шёпота.
— Мам, помнишь, бабуля рассказывала про эту квартиру?
— Что?
— Что там жила пара. Муж на войну ушёл, не вернулся. Жена его ждала всю жизнь.
Галина Ивановна вздрогнула.
— Настя, не неси чепухи.
— Это не чепуха. Бабуля говорила — Елена Викторовна рассказывала. Та пара жила тут в сороковых. Она до смерти пластинки ихние слушала.
— И что?
— А вдруг… это не новые соседи?
Галина Ивановна отпрянула от стены.
— Хватит!
Но музыка не утихала. Старые песни. Голоса — живые, настоящие.
— Мам, давай спать. Утром разберёмся.
Они легли, но уснуть не могли. Песни сменяли друг друга. То смех, то тихий плач.
Утром Галина Ивановна пошла к консьержу.
— Аркадий Петрович, кто в тридцать восьмой живёт?
— Да никто, — ответил он, не отрываясь от газеты.
— КакГалина Ивановна молча кивнула, вернулась домой и с тех пор каждую ночь подходила к стене, чтобы послушать ту тихую музыку и голоса, которых больше не слышал никто, кроме неё и Анастасии.