Алина росла, как сорняк у дороги — без заботы, без тепла, без лишнего внимания. Ни ласки, ни доброго слова, ни простого «ты мне дорога». Одежда ей доставалась поношенная, иногда настолько, что через дыры проглядывали худенькие коленки. Ботинки вечно протекали — то лужа наберётся в них, то подмётка отклеится. Чтобы не мучиться с волосами, мать стригла дочку «под горшок». Но они всё равно торчали в разные стороны, будто кричали о хаосе в её жизни.
В детский сад Алина не попала. Может, и хотела бы — там, где весело, где игрушки, где тепло… Но родителям было не до того: главное — раздобыть бутылку. Отец с матерью пили, ругались, устраивали драки. Когда они уходили за выпивкой, Алина пряталась — в подъездах, в подвалах. Она быстро поняла: чем меньше тебя видно, тем меньше получишь. А если не успевала скрыться — потом маскировала синяки.
Соседи вздыхали. Шёпотом осуждали её мать, Нину, которая когда-то была нормальной, а потом связалась с уголовником и опустилась. Алина вызывала жалость, но что могли сделать люди? Кто-то подбрасывал еду, кто-то — старую кофту, но если вещь была хоть немного приличной, мать тут же продавала её за копейки, а деньги пропивала. Так и ходила девочка — в рванье, босая, вечно голодная.
В школу Алина пошла поздно. И вдруг поняла: здесь ей хорошо. Учёба давалась легко. Она аккуратно писала, тянула руку, читала всё подряд, до чего могла дотянуться. В библиотеке засиживалась допоздна, перелистывая страницы, будто священные тексты. Учителя удивлялись: откуда в этой запущенной, тихой девочке столько света?
Но одноклассники её не приняли. Не поняли. Не жалели. Боялись. Старая одежда, растрёпанные волосы, молчаливость — всё это делало Алину чужой. Она не играла, не смеялась, не понимала шуток. А главное — её родители. Ребята передразнивали пьяную Нину и дразнили Алину «убогой». Прозвище прилипло. Сначала шёпотом, потом — в открытую. Через пару лет никто уже и не помнил её настоящего имени.
Учителя видели несправедливость, но молчали. Одни — боялись испортить отношения с «хорошими» родителями. Другие — просто опустили руки. Третьи — привыкли. А Алина пряталась.
Её убежищем стал старый парк за школой, возле заросшего пруда. Там, под вековым дубом, она проводила вечера, а иногда и ночевала, если дома становилось невыносимо. Её друзьями были бездомные кошки и псы. С ними она делилась едой, обнималась, разговаривала. Под шелест листвы можно было дышать.
Отец умер, когда ей было четырнадцать. Замерз в сугробе, пьяный. На похороны пришли только Нина и Алина. Мать рыдала, билась, кричала, а дочь стояла молча. Ни слёз, ни слов. Лишь тихое облегчение — и стыд за это облегчение.
После смерти отца мать совсем сломалась. Приступы, крики, дни без памяти. Иногда она даже не узнавала Алину. Тогда девочка стала подрабатывать — мыла подъезды, носила воду, убирала. Соседи кидали ей мелочь. На эти деньги она покупала медицинские книги — надеялась, что когда-нибудь сможет вылечить мать.
А в школе становилось хуже. Кто-то узнал, что Алина подрабатывает уборщицей, и насмешки усилились. Особенно усердствовала Лера — королева школы, дочь обеспеченных родителей.
— Эй, убогая! Опять мыть полы пойдёшь? — кричала она ей вслед, когда Алина спешила после уроков.
Алина не отвечала. Научилась не слышать. Но каждое слово оседало внутри, как камень.
— За что?.. — шептала она дворняжке, которая ластилась у её ног. — Что я им сделала? Разве это справедливо?..
А потом появился он. Артём Соколов. Новенький. Высокий, статный, с тёмными волосами. Переехал с родителями из Ростова. Спортсмен, умный, сдержанный. Все девочки в него влюбились с первого взгляда. Алина — тоже. Но тщательно это скрывала. Каждый раз, когда он проходил мимо, сердце сжималось, щёки краснели. Она молилась, чтобы никто не заметил.
Лера сразу решила, что Артём — её. Дорогая одежда, макияж, духи — она не оставила ему выбора. Никто не смел ей перечить. Алина даже не мечтала — она просто знала, что не имеет шансов.
Однажды, опоздав в школу из-за очередного приступа матери, Алина забежала в класс и уронила книгу. Лера подняла её.
— О, что это у нас? «Психиатрия»? Ты что, рехнулась, убогая? Как твоя мамаша?
И Алина не выдержала. Стиснув зубы, чтобы не закричать, она выбежала из класса. На выходе столкнулась с Артёмом. Он не успел ничего понять — она уже неслась к парку.
Добежала до дуба. Упала в снег. Рыдала.
И тут увидела: собака вышла на лёд. Раздался треск. Пёс провалился.
Алина бросилась спасать. Разделась. Поползла. Ухватила за шерсть — и сама рухнула в воду. Лёд обжигал, перехватывало дыхание. Собака металась рядом. Алина пыталась плыть, но силы таяли. И вдруг — чьи-то руки. Крепкие, тёплые. Вытащили её. И пса тоже.
На берегу стоял Артём.
— Пойдём. Моя мать врач. Ты замёрзла. Мы живём рядом, — сказал он, снимая с себя куртку и накидывая ей на плечи.
Алина кивнула, едва соображая.
На следующий день они пришли в школу вместе.
— Ты что, совсем? — взвизгнула Лера. — Она же убогая!
Артём спокойно ответил:
— Убогость — в душе. И твоя — самая убогая, какую я видел.
Лера отпрянула. В классе повисла тишина. Алина села за парту. Впервые — не одна. Впервые — подняв голову.
Теперь у неё был тот, кто видел в ней не «убогую», а человека. И ещё — Боня. Та самая собака, которую они спасли. Она теперь жила у Артёма.
Иногда жизнь всё же даёт шанс тем, кто умеет ждать.
