Я брела по палатному коридору, где стены шептали про крошечные сердца, и остановилась у окна, откуда вилась лентасердцебиения плода, будто змейка из старого электроскопа. На экране всё было ровно, как будто ребёнок уже спит в колыбели. Я вспоминала свою коллегусанитарку в Москве, у которой тяжело заболел ребёнок, и как я отпустила его домой, а теперь мне предстояло договориться с новой сестройгинекологом в Сарове, чтобы прикрыть приёмное отделение.
Всё плохо? спросила меня, глаза её были полны тревоги, Там на мониторе чтото не так? Вы так сосредоточенно смотрите.
Самое трудное в нашем деле удержать лицо. Мы учимся всю жизнь ставить диагнозы, собирать кусочки правды, как мозаика, чтобы увидеть целую картину. Мы учимся наблюдать, ждать, не вмешиваться без нужды и в мгновение ока принимать верные решения. А актёрским искусством нас не обучали.
Так, после тяжёлой операции, в полночь, когда кристальная вода брызнула в глаза, пока я ещё не успела выдохнуть и стереть кровь, скользившую по протезам, я спускалась в приёмное отделение, улыбаясь, как будто весна пришла в пустой дом. Именно так, с искренней улыбкой, нужно было успокоить испуганную, растерянную женщину, привезённую каретой скорой помощи, сказать, что она в безопасности, что её ждут, что помогут, облегчат, вылечат.
Нас никогда не учили, что больному страшно. Как бы мы ни были мастерами, как бы ни справлялись с тяжёлыми ситуациями, лицо должно оставаться спокойным, ведь страх искажает реальность и свою, и чужую. За порогом больницы живут родители, дети теряют ключи и сидят на лестнице, ожидая когото; в реанимации не стабилизируется беременная с ещё не жизнеспособным плодом, а в операционной сестра переживает гипертонический криз. Всё крутится в голове, но гдето выше неё
Удерживать лицо особенно трудно, когда ты чувствуешь, что катастрофа уже через пятнадцать минут. Преодолеть собственный страх, отдать необходимые указания, спокойно объяснить пациентке, что происходит и почему спешим, успокоить её и родственников, получить согласие на операцию и броситься к карете, пока на тебе ещё кровь. Бежать, раздеваться на ходу, держать лицо, а потом «спуститься со сцены, не в зал, а за кулисы».
Самое тяжёлое когда катастрофа уже случилась. Тогда тоже надо держать лицо, забыть про холод в груди, говорить, говорить, говорить: с пациентами, с их близкими, с незнакомыми, с самим собой, с Богом, с застывшими мыслями, с начальством, снова с родственниками, снова с собой Пока не отпустишь этот крик в груди и не вдохнёшь полной лёгкой, понимая, что твой личный рубец уже сформировался.
Через час, спускаясь к новому пациенту, держать лицо, держать всё в силе, тихо протирая кожу под левой ключицей. Потому что врачи ошибаются. Все без исключения, даже те, кто «от Бога». Они ведь люди. Не ошибаются лишь те, кто не работает. Даже самая точная техника ошибается, ведь её создали люди. А людям свойственно ошибаться.
Самое страшное понять, в какой момент ты ошибся. Мы постоянно возвращаемся в мысли о том, как могли поступить иначе. Но ответов нет: какой был бы результат, если бы всё пошло иначе? И никогда не узнаешь.
Когда ты, уставший, смотрел на абсолютно нормальную кардиограмму сквозь мутные глаза? Твои глаза привыкли к усталости много лет. Когда не обратил внимания на обычный анализ, который никто бы не заметил? Когда рассчитывал дозу лекарства по протоколу? Когда пришёл в нужный момент или опоздал? Когда глядел на рентген и не увидел? Что было с твоим зрением в тот миг? Оно всё так же, как вчера, как месяц назад.
Когда рука с ножом случайно сдвинулась и зажало сосуд? Почему вчера, позавчера, год назад этого не случилось? Может, потому что шесть дежурств за две недели это много? А дома лежит мать после инсульта. Ты уже привык, что в медицине время относительное понятие, а родные уже давно находятся на последнем месте.
Самое страшное не понять, что именно сделал не так, ведь тогда ошибка может повториться. Сколько ещё книг нужно прочитать, сколько тренингов пройти, сколько ночей не спать, чтобы этого не случилось? Кто может ответить? Как отгонять мысль о статистике?
Страшная медицинская статистика бездушным голосом цифр шепчет: на тысячу родов, операций, вмешательств должно быть три, пять, десять осложнений. По всему миру. Каждый день. Каждый месяц. Каждый год. Чьято жизнь, чьёто здоровье, чьято трагедия. Вот так чьято.
Что делает врач, попавший в эти цифры? Стоит перед людьми, охваченными горем, и говорит: «Вот я, ваш убийца». Может ли ктото представить себя в такой роли? Сотни, тысячи несчастных, а ты их единственная причина их немыслимого горя. Вот я. Сокрушаю.
Почему, когда врач ошибается один раз, забывают десятки тысяч раз, когда он был прав? Врачи ошибаются, ведь они люди. Боги не ошибаются. Это их мир, их творение, их статистика. Чем больше я работаю, тем больше понимаю, что только избранные могут постичь их задумку. А мы не избранные. Мы обычные. Обычные люди. Обычные врачи.
