Ты одна мне это зачем? — Ты меня чёрствой называешь?! Меня?! Это ты сначала позабыл о самых простых правилах приличия, потом о заботе, а теперь беременную ко мне под крышу привёл и ещё комнаты себе требуешь! Ну как тебе такое, сынок?
Лариса говорила резко, но справедливо. Не из злобы, а от желания защитить то, что осталось у неё.
Виктор же расхаживал по комнате, будто высматривал слабые места, подбирал момент для атаки. По его виду было ясно — он ни в чём себя не винил.
…А начиналось всё давно. С того дня, когда Лариса с Виталием — царствие ему небесное — въехали в свою первую квартиру. Без мебели, без кровати, лишь с надувным матрасом под боком. Потом скопили на вторую — сыну. Позже построили дачу. На две семьи, чтобы внуки бегали по саду, шумели на веранде.
Но Виталий ушёл, когда Виктор только поступил в институт. Оставил жене всё: плоды их трудов, светлые воспоминания и единственную отраду — сына.
Виктор окончил учёбу, женился, съехал. У Ларисы появился внук. Счастье. Но через год сын объявил о разводе.
— Не сошлись характерами. Не могу с ней жить, — сказал он так, будто речь шла о случайно подобранном котёнке. — Ну, договорились… Квартиру ей оставил, чтобы алиментами не обременяла.
Лариса схватилась за голову.
— Молодец! Прямо душка! Да ты ветер в кармане носишь! Не ты же квартиру покупал! — укорила она.
Тогда же она почуяла — платить за этот цирк щедрости придётся ей. И не ошиблась.
Вскоре сын явился снова — с новой женой. И уже в положении.
Попросились пожить. Сперва Лариса не возражала.
Она старалась быть доброй. Готовила, меняла полотенца, развешивала их бельё. Даже оставляла лишние порции еды — вдруг Юля проголодается.
Но благодарности не дождалась.
Юля не работала, ссылаясь на беременность. Лариса молчала, хотя в душе кипела.
— На её месте я бы до седьмого месяца пахала! — жаловалась она подруге Валентине. — Жилья нет, Витя еле-еле тянет. Она же знала, на что шла! А теперь лежит, как королева.
— Ну, Лар, пойми, девочка беременная… — успокаивала та.
— Девочка-недотрога! Я сама рожала — знаю, что это не болезнь. Головой думать надо, прежде чем ребёнка заводить! У неё даже токсикоза нет. Просто сидит на шее. Кто, думаешь, им потом коляску купит?
— Потерпи немного, может, всё устроится. В садик отдаст — выйдет на работу…
— Какой садик?! Они на пару месяцев просились! — уверяла саму себя Лариса.
Уборка тоже шла из-под палки. В комнате сына — пыль. В раковине — горы посуды. Чашки с чаем стояли сутками, покрываясь чёрным налётом.
Лариса терпела. Привыкла сперва наблюдать, потом действовать.
А Виктор будто растворился в собственном мире. Пропадал на работе, дома утыкался в телефон, изредка гладил живот Юле да шёл курить во двор. Там часами болтал с соседями.
Ясно было — денег у них не прибавится.
— Мам, давай комнаты поменяем? У нас и кроватку некуда поставить, — бросил он однажды, будно просил хлеба к чаю.
Лариса онемела. Перед глазами — кадры из прошлого: как с Виталием клеили обои, выбирали шторы, как он смеялся, называя их дом крепостью.
А теперь кто-то превращал крепость в руины.
— До родов ещё четыре месяца. Вы же у меня временно?
Он потупился. Юля отвернулась. Стало ясно — не временно. Они уже обживались.
Сын пытался уговаривать ещё. Бесполезно.
Через неделю грянул скандал. Виктор небрежно бросил:
— Дачу не продать? На первый взнос хватит.
Хорошо, что Лариса сидела. Это уже было не просьбой.
— Мы с отцом горб ставили на этот дом! Он сам проект чертил, до поздней ночи сидел! Я её не продам уже потому, что ты с имуществом обращаться не умеешь!
— Ну а тебе-то она зачем? Ты же одна. А мы бы ипотеку взяли, жили отдельно…
Лариса окаменела. Такого удара не ждала. Она до сих пор плакала ночами по Виталию.
— Ну, я имел в виду… — спохватился сын. — Тебе же одной не потянуть.
Тишина. Ларисе вдруг стало ясно — они выжмут из неё всё. И что тогда?
Нет, хватит.
— У вас трое суток, чтобы съехать. С беременностью, кроваткой и ипотекой. Хватит.
Тишина. Гробовая. Целый месяц — ни звонка, ни смс.
Она стала лучше спать. Не слышала по утрам топот, хлопанье дверей, нытьё Юли о пропавших вещах.
Но просыпаться стало тяжелее.
На кухне — пусто. Молоко скисало — некому пить. Не надо было готовить ужин. Телевизор молчал.
Каждую пятницу Лариса ездила на дачу. Снег ещё лежал, но солнце грело. В первый раз, ступив на порог, она вздрогнула — знакомый запах дерева и пыли. В воздухе витали слова Виталия:
— Здесь жить будем, Ларчик. Может, с внуками…
Она просидела на лавке часа два. Вспоминала, как спорили о покраске ставней, как он настоял оставить старую яблоню.
Теперь, выходит, это дерево — единственное, что ещё даст плоды.
По пути встретила соседку Тамару.
— Твоего Витю видела. На стройке подрабатывает. Живут у подруги Юли. Живот уже видно.
Лариса кивнула, глянула в небо. Ей не хотелось лезть в чужую жизнь. «Чужую…» — усмехнулась она. Когда сын перестал быть своим?
Вечером она достала альбом. Вот Виктор на плечах у Виталия — весь в краске, смеётся. Вот выпускной — костюм мешком, глаза полны надежд.
Он всегда хотел быть сильным. Помнила, как в пять лет он заслонил щенка от мальчишек с петардами. Сам трясся, но не сдался. Потом подоспел Виталий. Каким же хорошим был её сын…
Рука потянулась к телефону. Хотелось написать, что любит его, хочет быть рядом, но не строить за него жизнь. Не быть вечным мостом. Но она стёрла текст.
Пусть сам идётСолнце садилось, окрашивая яблоню в золото, а Лариса вдруг поняла, что настоящие плоды — не те, что зреют на ветках, а те, что она сумела сохранить в своём сердце.
