Я помню, как в то утро старушка Евдокия безутешно стирала слёзы, стекающие по её бледным, вымученным морщинам. Порой она взмахивала руками, едва слышно бормоча, словно крошечный ребёнок, который только учится говорить. Когда на неё смотрели мужчины, они чесали затылки, а женщины вокруг неё пытались понять, что происходит.
С самого рассвета, охваченная безутешной горечью, Евдокия металась по деревне, стучала в окна и рыдала. С детства она была немой и казалась оторванной от реального мира. Жители обходили её стороной, не желая обидеть, но и не зная, как подойти. Не поймикак, они отправили за Фёдором пьяницей и балагуром, единственным, кто часто бывал в её доме, помогал по хозяйству за ужин и бутылку дешёвой «сивухи».
Наконец Фёдор, ещё сонный и помятый после ночи, пробрался сквозь толпу, собравшуюся у старой. Евдокия бросилась к нему, горько рыдая, махая руками, будто только он мог её понять. Когда она закончила, Фёдор стал бледен, как грозовое облако. Сняв шапку, он посмотрел на собравшихся.
Ну, рассказывай! прозвучало из толпы.
Алёнка пропала! воскликнул он, имея в виду семилетнюю внучку Евдокии.
Как пропала? Когда? ахнули женщины.
Говорят, мать её в ночи утащила её! пробормотал мужик, запинаясь от страха.
Толпа зашумела. Женщины скрестились, мужчины нервно закурили.
Как может умерший ребёнок её украсть? сказал один из жителей, не веря своим ушам.
Все в деревне знали, что три месяца назад мать девочки, Глаша, утонула в болоте. Она, как и её мать, была немой от рождения. Однажды с соседками пошла собирать ягоды, но заблудилась, утонула в трясине и, не умея крикнуть, лишь рыдала. В итоге Алёнка осталась сиротой, тяжёлой ношей для Евдокии, а отца у неё не было. Поговаривали, что отцом мог быть Федька, молодой холостой мужик, который часто бывал в их доме, но он отрекался от любой ответственности.
Евдокия вновь вскрикнула, размахивая руками.
Что он говорит? шептали любопытные женщины. Фёдор?
Она рассказывала, как каждую ночь к их дому приходила покойница. Евдокия зажигала свечи, расписывала крестами двери и окна, пыталась отогнать нечистую силу. А Глаша, словно призрак, кралась к порогу, выглядывала в окна и звалась дочкой. Однажды в лунном свете бледная фигура с неживыми глазами подошла к окну и шептала, пытаясь заманить Алёнку. Старушка отгоняла её, но та, когда она отвернулась, тянула занавеску в сторону и исчезала. Как будто бы сама не заметила, как в глубокой ночи её сон подводил, и покойница уводила Алёнку в неизвестность. Нужно искать! добавил Фёдор, вытирая пот со лба.
Мужчины скрипели зубами, разбрелись по дворам: одни взяли ружья, другие собак. Фёдор, не желая задерживаться в похмелье, поспешил домой, а потом собрался в поход.
Сначала они обыскали дворы, затем прошлись по кладбищу безрезультатно. Оставалось лишь идти в лес, а потом в те зловещие топи, где погибла Глаша. Перекурив, они отправились в путь.
У кромки леса обнаружили следы босых детских ножек. Псы завились, бросились в чащу. Долго они метались, будто ктото подгонял их в сторону. Когда сумерки опустились на вершины деревьев, охотничьи собаки, тяжело дыша, упали, а их хозяева тоже сгинул
и отдохнули. Молодые и выносливые продолжили поиски болота.
Фёдор шёл осторожно, боятся угодить в трясину. Он так увлёкся, что потерял след от группы. Болото знало, потому шёл вперёд.
Алёнка, где ты? пробормотал он, всматриваясь в тёмные воды.
Вот в нескольких сотнях метров донёсся скрежет. На ветке высокой сосны восседал огромный ворон, его глаза блеснули. «Кр-о! Кр-о!» крикнул он зловеще. Сердце мужчины затрепетало, голос ворона привлёк его внимание. Он ускорил шаг к сосне.
У мягкого мха у корней дерева, свернувшись калачиком, лежала девочка.
Алёнка! прошептал Фёдор, боясь спугнуть её.
Глаза её открылись, и она пристально посмотрела на него.
Жив! радостно воскликнул я.
Я снял рубашку и укутал её.
Как ты сюда попала? спросил я, не ожидая ответа. Ведь, как мать и бабушка, она была немой.
С мамой пришла, неожиданно ответила она.
Я задрожал, не веря своим ушам.
Чудо! воскликнул я, подняв её на руки и поспешив уйти с болота.
Дочка, скажи ещё чтонибудь, попросил я.
Мамка стала женой болотной нечисти и хотела забрать меня в свой новый дом, но он ей не позволил, ответила она.
Кто не позволил? спросил я, в полном недоумении.
Дедушка. Очень старый, но сильный и мудрый. Мы, люди, зовём его Лешим. Он отругал мачеху, сказав: «Негоже родное дитя губить!» Я не принадлежу болоту, я живую, принесу пользу людям, лесу и самому хозяину. Потом он подул тонким теплым дыханием, и слова полились из моих уст, как ручей. Дедушка всё мне рассказал, и теперь я всё знаю!
И что же ты знаешь? спросил я.
Например, что деревья могут говорить, а трава шепчет. А ты мой папа, дорогой! воскликнула она.
Я замер, потом осторожно опустил её на землю, встал на колено и, глядя в её веснушчатое лицо, сказал:
И это тебе сказали старики?
Ага! кивнула девочка и обвила тонкими руками шею Фёдора.
Я неуверенно обнял её. «Неужто она действительно моя?», подумал я, охваченный тревогой.
В прошлый раз у меня с Глашей случилось нечто подобное. После той ночи девочка стала скрываться, пряча глаза, будто бы ничего не случилось. Я к ней подходил то так, то иначе, а она всё отгоняла. Затем исчезла, уехала к тёте в соседнюю деревню, вернулась уже с ребёнком.
Не зря люди языки чесали о ней, понял я. Ведь она так похожа на меня!
Алёнка отступила на шаг, протянула руку и разжала кулак. На её ладони я увидел красную ягоду.
Съешь! сказала она. Дедушка Леший велел!
Я открыл её рот и проглотил. На лице появилось кислое морщинистое выражение.
Теперь ты бросишь пить, заявила Алёнка, и мы пошли домой.
Я ухмыльнулся втайне. Сомнелся, что без горькой жидкости смогу прожить, но её слова не оставили меня равнодушным.
Я действительно бросил пить, привёл себя в порядок, признал Алёнку своей дочерью, вырастил и воспитал её. Она исполнила пророчество, стала целительницей, помогала людям и животным, лечила болезни и не отказывала в помощи. Часто бродила она по лесам и болотам в поисках лечебных трав и ягод, и всегда возвращалась целой и невредимой, будто защищал её в этих краях какойто добрый покровитель.
