Дом на окраине
Мы подъехали к старому дому под вечер, когда небо уже нежно синело, но ещё не погрузилось в темноту. Машина плюхнула, заглохла, и наступила глухая тишина. Только ветер гонял по двору сухие листья и шуршал в высокой траве.
Красота, сказал Александр, вытаскивая из багажника рюкзак. Прямо курорт для людей с крепкой психикой.
Для людей за сорок, у которых нет денег на нормальную базу отдыха, добавила Екатерина, щурясь на дом. Смотрика.
Дом выглядел покосившимся, хотя, если присмотреться, стены стояли ровно. Крыша местами поросла мхом, чердачное око было заколочено изнутри, в одном из окон первого этажа не было стекла, а вместо него был натянут кусок старого полиэтилена, который уже потрескался и шипел от ветра.
Вот это ностальгия, сказал Дмитрий, хлопнув дверцей машины. Помнишь, как по школе сюда носились? Днём боялся подойти, а вечером казалось, что ктото стоит у окна.
Это ты боялся, ответила Злата, поправляя шарф. Я сюда не ходила. Меня тогда мама до темноты домой загоняла.
Александр усмехнулся. Ему было сорок два года, спина ноет от дороги, в висках глухо гудит, и он вспоминал, как раньше они могли дойти сюда пешком с другого конца села, неся в кармане семечки и дешёвую газировку, и никто не жаловался на спину.
Ну что, хлопнул он в ладони, экскурсия по владениям. Кто у нас главный экстрасенс?
Ты, сказала Екатерина. Ты же придумал сюда ехать.
Он действительно придумал. Когда в общем чате зашёл разговор о том, что неплохо бы вырваться куданибудь на выходные, он в шутку прислал фотографию старого дома с подписью: «Поехали на привидений смотреть». Фото нашёл в группе села, где обсуждали, что здание пустует уже много лет. Шутка понравилась, а потом неожиданно превратилась в реальный план. Базы отдыха были дорогими, дачи заняты, а дальний родственник Дмитрия через третьи руки уверил, что дом никому не принадлежит, заброшен, и никто не будет возражать, если они переночуют.
Мы подошли ближе. От двери пахло сыростью и старым деревом. Ключей не было, замок давно выломали. Александр толкнул дверь плечом, она нехотя поддалась, и изнутри посыпалась труха.
Господи, тихо произнесла Злата. Как будто в чужую жизнь лезем.
Внутри было прохладно, пахло затхлой древесиной, пылью, старой штукатуркой. Александр машинально вдохнул глубже, и в горле защёлкало. Половицы прогибались, но держали. В прихожей на гвозде висела изъеденная молью куртка, под ней валялись ржавые ключи, а рядом пара одиноких ботинок разных размеров.
Ну вот, сказал Дмитрий, уже антураж.
Мы прошли в большую комнату. Стены облуплены, местами проступали старые цветные обои. В углу стоял диван с проваленным матрасом, покрытый серой от пыли простынёй. Рядом стол, на котором лежали пожелтевшие, смятые листы.
Екатерина подошла к окну, тронула раму. Дерево шершавое, краска облупилась.
Если мы тут всё заболеем, я тебя убью, сказала она Александру, но в голосе звучала привычная ирония.
У меня есть аптечка, ответил он. И, кстати, мы не в палатках.
Он пытался говорить легко, но чувствовал, как дом давит. Ничего особенного, просто старый заброшенный дом, подобных их по всей стране. Но потому что он стоял на окраине нашего детства, всё казалось более личным.
Мы устроились. Дмитрий с Златой вынули из машины спальники и надувные матрасы, Екатерина достала из пакета пластиковую посуду, термос с супом, бутерброды, сыр. Александр проверил, есть ли в доме розетки, и с облегчением нашёл одну работающую. Он включил переноску, лампочка под потолком вспыхнула тусклым жёлтым светом.
О, цивилизация, сказала Злата.
Мы ели, сидя за столом, и разговор постепенно перешёл к привычным темам: работа, дети, кредиты, новости. Смех звучал чуть громче, чем нужно, будто пытались перекричать дом.
Слушайте, а кто тут жил? спросила Екатерина, откусывая бутерброд. Я помню только, что пугали, будто тут какойнибудь маньяк.
Не маньяк, ответил Дмитрий. Какойто мужик один жил. Жена умерла, сын кудато пропал. Затем он сошёл с ума.
Ты сейчас придумал или это официальная версия? спросил Александр.
Мне отец рассказывал. Мол, не лезьте туда, хозяин злой, всех покусает. Потом его вроде нашли Дмитрий поморщился, вспоминая. Или он сам В общем, нехорошая история.
Злата опустила глаза. Она тяжело переносила разговоры о смерти: её недавно умерла мать, и похороны были тяжёлыми. Мы переписывались в личке, и я видел, как она цепляется за каждую мелочь, чтобы не развалиться.
Ну всё, сказал я, предлагаю официально открыть наш фестиваль ужасов. После еды экскурсия по дому. Найдём чердак, подвал, комнату с кровавыми надписями. Кто первый орёт, тот моет посуду.
Екатерина фыркнула.
Конечно, придумал, как отмазаться.
Когда поели и немного согрелись, мы взяли фонарики и пошли осматривать дом. Я шёл первым. В коридоре было темнее, лампочка сюда не доставала. Стены облупились, кривое зеркало отражало наши силуэты. На полу старый ковер, местами протёртый до дыр.
Тут можно фильм снимать, прошептала Злата.
Уже снимаем, ответил Дмитрий, поднимая телефон.
Комнаты повторяли друг друга: пустые шкафы, голые стены, гдето валялись газеты, гдето разбитые тарелки. В одной из комнат на стене висел выцветший календарь с видом моря, датированный почти двадцать лет назад.
Представляете, сказал я, он, может, каждый день смотрел на это море и никуда не уезжал.
Екатерина взглянула внимательно.
Как и мы, заметила она.
Я пожал плечами. Когдато мечтал уехать из села, потом из города, потом из страны. В итоге остался в районном центре, работаю в офисе, считаю чужие деньги. Порой кажется, что вся моя жизнь старый календарь, который никто не переворачивает.
Чердак нашли не сразу. Лестница наверх была спрятана за дверью в узком коридоре. Деревянные ступени скрипели, но держали. Наверху было темно, пахло пылью и тяжёлой сыростью.
Осторожно, сказал я, поднимаясь. Если чтото рухнёт, я не виноват.
Чердак оказался низким, с наклонной крышей. Между стропилами висели паутины. Вдоль стен стояли коробки, старые чемоданы, какието доски.
Вот оно, сказал Дмитрий. Кладбище чужих вещей.
Екатерина подошла к ближайшей коробке, наклонилась.
Тут книги какието, сказала она. И тетради.
Я подсвечил фонариком. В коробке действительно лежали книги в потёртых обложках, школьные тетради, толстая тетрадь в клетку, перевязанная бечёвкой.
О, сказал я. Нашли сокровища.
Я достал тетрадь, бечёвка легко развязалась. На обложке шариковой ручкой было написано: «Дневник. 1998». Почерк неряшливый, немного детский, но крупный.
Ну всё, сказала Злата. Сейчас начнётся.
Чего ты боишься, это же просто тетрадь, сказал я, хотя сам почувствовал, как внутри чтото сжалось.
Мы спустились с чердака в большую комнату, где стоял стол, и сели вокруг. Лампочка под потолком бросала желтый круг света, за которым сразу начиналась тьма. Снаружи уже стемнело, ветер усилился, гдето хлопала незакреплённая доска.
Я открыл тетрадь. На первой странице было написано имя: «Сергей». Фамилия размазалась от влаги.
Ну, сказал Дмитрий, читай.
Я прочистил горло и начал вслух:
«Десятое марта. Сегодня опять ругался с отцом. Он сказал, что я бездельник и ничего не добьюсь. Я ему сказал, что уйду из дома, когда мне исполнится восемнадцать. Он рассмеялся. Сказал, что тогда мне и куда идти не будет. Я не знаю, что делать. Иногда кажется, что я здесь застрял навсегда».
Я замолчал. В комнате стало тише, даже ветер будто притих на секунду.
Ничего себе, сказал Дмитрий. Прямо из девяностых привет.
Дальше, тихо произнесла Злата.
Я перевернул страницу. Почерк местами плясал, гдето буквы были размазаны, будто писавший не отрывался.
«Пятнадцатое марта. Мама опять плакала ночью. Я слышал её через стену. Хотел зайти, но не зашёл. Потом она скажет, что всё в порядке, а я знаю, что нет. Отец пришёл пьяный, орёт, бросает вещи. Сегодня он швырнул кружку об стену. Осколки до сих пор лежат на полу».
Екатерина вздрогнула. Я заметил, как она сжала пальцами край стола. В её детстве тоже был отец, который приходил домой в нетрезвом виде и орал. Она редко об этом говорила, но иногда в разговоре всплывали обрывки.
Может, хватит? сказала она. Мы же не на психотерапию сюда приехали.
Подожди, сказала Злата. Давай ещё немного.
Я колебался. Любопытство и какоето чувство вины боролись внутри, будто я читаю чужие письма. Но тетрадь лежала передо мной, и слова тянули.
Я читал дальше. В дневнике были записи о школе, о друзьях, о том, как Сергей хочет уехать в город, поступить куданибудь, стать программистом. Отец смеялся над ним, говорил, что в их семье все работают на заводе, и он тоже пойдёт туда. Мать молчала, потом ночью плакала. Сергей писал о младшем брате, который постоянно болеет, лежит в больнице, а отец считает, что это наказание за грехи.
Это же про нас, вдруг сказал Дмитрий. Не буквально, но
Я кивнул. Мы все в той или иной степени жили в похожих историях: родители, тянувшие обиды, дети, мечтающие вырваться, а потом остающиеся.
Ветер за окном усилился. Гдето в коридоре хлопнула дверь. Злата вздрогнула и нервно засмеялась.
Это дом говорит, сказал Дмитрий, подыгрывая. Ему не нравится, что мы читаем его тайны.
Очень смешно, буркнула Екатерина.
Я перевернул ещё страницу. Там был более крупный почерк, будто писавший торопился.
«Двадцать четвёртое апреля. Сегодня врачи сказали, что брату лучше не станет. Мама ушла в туалет и не выходила двадцать минут. Отец сказал, что всё моя вина. Если бы я не родился, всё было бы иначе. Я знаю, что это неправда. Но почему тогда так больно».
У меня сжалось горло. Я перестал читать вслух, провёл пальцем по строкам. Внутри всё отзывалось: вина, которой ты вроде бы не отвечаешь, но она живёт с тобой.
Ну? спросила Злата. Что там дальше?
Ничего, сказал я. Обычные вещи.
Дай сюда, сказала Екатерина и потянулась к тетради.
Я не сразу отдал. Хотел оставить эти слова при себе, но это было глупо. Я протянул тетрадь Екатерине.
Она стала читать про себя, иногда хмурясь. Злата заглядывала ей через плечо. Дмитрий встал, прошёл по комнате, заглянул в коридор, вернулся.
В спальне ещё стоит кровать, сказал он. С матрасом. Страшно даже представить, кто на ней спал.
Екатерина вдруг захлопнула тетрадь.
Всё, сказала она. На сегодня хватит.
Что там? спросил Дмитрий.
Ничего особенного. Просто она искала, куда бы положить тетрадь, и в итоге вернула её на стол. Дальше про больницу, про похороны. Я не хочу это сейчас.
Злата отодвинула стул и встала.
Я пойду чай поставлю, сказала она. Мне холодно.
На кухне, если так можно назвать, мы нашли старую плитку, которая, к удивлению, работала. Воду привезли с собой. Злата возилась с чайником, шуршала пакетиками чая. Я стоял в дверях и наблюдал, как её плечи слегка дрожат.
Ты как? спросил я.
Нормально, ответила она. Просто слишком знакомо всё это. Как будто читаешь про свою жизнь, только имена другие.
Я кивнул. Вспомнилось, как отец однажды в ярости бросил в стену пепельницу, а я потом собирал осколки, думая, что если бы учился лучше, этого бы не было.
Мы пили чай, сидя на старых табуретах, и пытались говорить о лёгком. Но дом уже будто впил их в свою историю, и от неё отмахнуться было трудно.
Давайте ночью сделаем сеанс связи с духом Сергея, предложил Дмитрий, когда вернулись в большую комнату. Посмотрим, что он нам скажет.
Ты дурак, сказала Екатерина. Здесь никаких духов нет.
А что тогда есть? спросил он. Просто старый дом? Тогда почему мне тут не по себе?
Потому что ты впечатлительный, сказала Злата. И потому что мы читаем чужой дневник.
Я молчал, думая о своём собственном дневнике, который лежал в коробке на антресолях. Иногда вспоминал, как бы было, если бы ктото нашёл его спустя двадцать лет.
Ночь быстро спустилась. Ветер за окЯ вышел из дома, закрыв дверь на замок, и, оглядываясь назад, услышал, как старые стены шепчут мне прощальное «до встречи».
