Всю жизнь я прожил в деревне под Воронежем. С детства земля для меня — не просто работа, а отдушина. Она лечит, спасает, даёт силы, когда кажется, что всё рушится. Когда руки в чернозёме, а спина ноет от усталости — голова отдыхает. Так и живём. Весной — грядки, летом — прополка, осенью — урожай, заготовки, морозильник, банки, крышки.
У меня большой огород. Сажаю помидоры, огурцы, баклажаны, кабачки, перец, кукурузу. Из фруктов — яблоки, сливы, вишни. Всё перерабатываю: делаю лечо, аджику, кабачковую икру, варенье, компоты, соления. В морозилке аккуратно разложены овощные смеси, пюре для внуков, домашняя картошка. Всё с любовью — знаю, что зимой это согреет.
Дети взрослые, разъехались, но, приезжая, уезжают не с пустыми руками. Багажники забиты коробками с моими закрутками. И мне не жалко — ведь для родных.
Больше всех забирает Алёна, жена моей младшей дочери Кати. Постоянно хвалит: и помидоры, и баклажаны, и вишнёвое варенье. Даже внукам в садик баночки с собой берёт. Я вижу, как ей нравится, и мне приятно. Всё делаю по бабушкиным рецептам, а она радуется. Разве не счастье?
Но на внукиных именинах я понял, что не всё так просто. Праздник прошёл весело: дети смеялись, гости сидели за столом. Среди угощений стояли мои солёные огурцы, кабачковая икра, вишнёвый компот. Все хвалили, но одна фраза резанула:
— Ах, эти огурцы! Я у Алёны их постоянно беру. Ваши ведь? Вкус — небо и земля с магазинными!
Сначала не придал значения. Подумал, может, гостья часто у них бывает. Но потом ещё одна женщина поблагодарила за варенье. А вечером третья сказала, что всю зиму моей икрой семью кормит.
Я искал Алёну взглядом. Она избегала встретиться глазами. Only утром, оставшись вдвоём, спросил прямо:
— Алёна, ты мои заготовки раздаёшь?
Она вздохнула, опустила глаза.
— Немного… Просто все просят попробовать. А у тебя много…
Я не кричал, но внутри стало пусто. Обидно. Ведь я ночами стерилизую банки, слежу за температурой, а она раздаёт, как будто так и надо.
Возвращался домой с тяжёлым сердцем. Не жалко, но ведь не для чужих же старался? Я не консервный завод. Я дед, отец, мужчина на пенсии. Скоро семьдесят. Сегодня могу закатать сорок банок, а завтра — вдруг не смогу. А они уже привыкли, что всё всегда будет.
Сейчас снова стою у плиты. Икра кипит, банки стерилизую. И вдруг думаю — может, правда, пора что-то менять? Старшая давно говорит: продавай. Я отмахивался: мол, не для этого делаю. Но, может, и правда стоит? Если сам границы не поставлю, другие будут решать за меня?
Делиться с родными не перестану. Но теперь — только честно. Не чтобы раздавали, а чтобы ценили. Чтобы знали: каждая банка — это не просто еда, а ночь у плиты, забота, любовь. И чтобы хоть раз подумали: «А как там отец? Не тяжело ли ему? Может, помочь, а не только брать?»
