Людмила Семёновна стояла у окна, прижав ладонь к холодному стеклу, и наблюдала, как дворник Геннадий Петрович подметает последние жёлтые листья. Октябрь выдался дождливый, и настроение у неё было такое же мрачное, как небо за окном.
— Мам, опять у окна? — в комнату вошла Ольга, дочь, уже взрослая женщина под сорок. — Чай будешь?
— Буду, — откликнулась Людмила Семёновна, не поворачиваясь. — Оленька, а что это у нас в кладовке стучит? Вчера вечером слышала, сегодня утром опять.
Ольга нахмурилась, поставила чайник на плиту.
— Мышь, наверное. Или трубы постукивают. Мам, не придумывай. Дому же уже полвека, всё скрипит.
— Нет, не мышь. Там явно кто-то стучит. Как будто изнутри. — Людмила Семёновна обернулась. — Может, проверим?
— Вчера же смотрели! Там старые вещи, папины инструменты, банки с огурцами. Больше ничего нет. Ты просто не отошла ещё после больницы.
Людмила Семёновна вздохнула. Месяц назад у неё случился приступ, и теперь Ольга не отходила от неё ни на шаг, словно наседка. Переехала из своей квартирки, взяла отпуск. А Людмиле Семёновне казалось, что она стала обузой.
— Оль, тебе бы домой вернуться. Я оклемалась. И Сергей твой, наверное, скучает.
— Сергей переживёт. А если с тобой что-то случится, я себе этого не прощу, — Ольга налила кипяток в чашку. — Пей, пока горячий.
Они сели за кухонный стол, и вдруг снова раздался стук. Чёткий, ритмичный — раз, два, три, пауза, и снова раз, два, три.
— Слышишь? — Людмила Семёновна схватила дочь за рукав. — Опять началось.
Ольга прислушалась. Стук повторился.
— Ладно, пойдём проверим, — решительно поднялась она.
Кладовка была за кухней — тесная, заставленная коробками. Ольга щёлкнула выключателем. Полки с консервацией, старый чемодан, папины гаечные ключи — всё на месте.
— Видишь? Никого, — сказала она.
— А это что? — Людмила Семёновна показала на дальний угол, где стояла незнакомая шкатулка.
Ольга подошла ближе. Шкатулка была старинная, из тёмного дерева, с медными уголками. На крышке — узоры, похожие на древние письмена.
— Откуда она здесь? — удивилась Ольга. — Я такую не помню.
— И я не помню. Странно, — Людмила Семёновна потянулась к шкатулке, но дочь остановила её.
— Не трогай. Может, соседи поставили временно? Спросим у Геннадия Петровича, он во всём доме как свой.
Женщины вышли, но Людмиле Семёновне было не по себе. Что-то гложило её. А стук прекратился, как только они зашли в кладовку.
Вечером Ольга позвонила мужу.
— Серёж, как дела? Я тут ещё пару дней задержусь, мама нервничает. Говорит, в кладовке что-то стучит. Нашли какую-то шкатулку.
— Может, к врачу её сводить? — предложил Сергей. — После инфаркта бывают галлюцинации.
— Да не галлюцинации! Я сама слышала. И шкатулку видела. Завтра у дворника уточню.
— Оль, а ты её не открывала?
— Нет, мама не разрешила. Да и боязно как-то. Красивая, но жутковатая.
— И правильно. Мало ли что там…
Утром Людмилу Семёновну разбудил стук. Он стал громче, настойчивее. Будто требовал внимания. Она накинула халат, вышла на кухню. Ольга ещё спала в зале.
Стук усиливался. Людмила Семёновна подошла к двери кладовки, приложила ухо. Звук шёл оттуда, с дальнего угла.
— Кто там? — прошептала она.
Стук прекратился. Тишина. Затем — один удар, такой сильный, что она отпрянула. Сердце забилось чаще. Людмила Семёновна бросилась будить дочь.
— Оля! Вставай быстрее!
— Что случилось? — испуганно вскочила Ольга.
— Там… в кладовке… Оно мне ответило!
— Кто ответил?
— Я спросила, кто там, и оно стукнуло. Как будто отозвалось!
Ольга сжала виски, глянула на часы. Шесть утра.
— Мам, ты уверена?
— Абсолютно. Оль, может, вызвать кого? Слесаря или… батюшку.
— Батюшку? — Ольга удивилась. — Ты же никогда не верила.
— А теперь поверила. Есть вещи, которые наука не объяснит.
После завтрака они спустились во двор искать Геннадия Петровича. Старый дворник подметал дорожку, насвистывая.
— Геннадий Петрович, — окликнула его Ольга. — Можно вас на минутку?
— Конечно, Ольга Семёновна. В чём дело?
— Вы не знаете, кто мог в нашу кладовку шкатулку подбросить? Вчера нашли, а откуда — непонятно.
Геннадий Петрович замер, побледнел.
— Шкатулку? Какую шкатулку?
— Старую, деревянную, с узорами, — описала Людмила Семёновна.
Лицо дворника стало строгим. Он отложил метлу.
— Не к добру это… Не к добру. Вы её не открывали?
— Нет, — ответила Ольга. — Вы что-то знаете?
— Знаю. Эта шкатулка была у Анны Фёдоровны из шестнадцатой квартиры. Помните её?
Людмила Семёновна кивнула. Анна Фёдоровна умерла три года назад, старая дева, жившая в одиночестве. Её побаивались.
— Перед смертью она мне наказала: шкатулку не открывать, не отдавать, а закопать. Говорила, там заперто то, что на волю выпускать нельзя.
— И что вы сделали?
— Отнёс на кладбище, закопал у её могилы. Глубоко. А она, видно, вернулась…
Женщины переглянулись.
— Геннадий Петрович, это же бред, — Ольга сжала кулаки. — Шкатулки не ходят сами.
— Не знаю, как она к вам попала, — старик покачал головой. — Но если Анна Фёдоровна не врала, то беда. Она в молодости духаЛюдмила Семёновна ощутила, как её пальцы сами сжимают крышку шкатулки, а голос внутри шепчет: «Только взгляни…» — но в последний момент она опомнилась, резко отбросила коробочку в угол и прошептала: «Нет… лучше не знать».
