В тот день, как и во все предыдущие, Настенька проснулась от громкого шума на кухне. Родители снова ругались, а с ними и их вечные собутыльники. В свои девять лет девочка не знала другой жизни — только крики, пьяные разборки да пустые бутылки под ногами.
Натянув потрёпанное платьице, она крадучись прошмыгнула мимо кухни. Но родителям было не до неё. На столе — немытые стаканы, на полу — окурки.
«Хоть бы поскорее сбежать», — подумала Настя, выскальзывая во двор.
Её убежищем стала старая баня за домом. Там было тихо. Поджав колени, девочка сидела, прижавшись к брёвнам, и глотала слёзы. Живот сводило от голода. Сколько она себя помнила, родители только пили. Драки, матерщина, битая посуда — вот и вся её жизнь.
Летом ещё можно было убежать, а зимой — только прятаться в углу комнаты, прижавшись к спинке кровати, и ждать, когда перестанут орать. Отца лучше было обходить стороной — в гневе он не раз замахивался и на неё.
Еды в доме вечно не хватало. Настя привыкла к пустому холодильнику. Худенькая, как тростинка, она уже не помнила, когда последний раз видела мать трезвой. Бабушки и дедушки у неё не было — отец вырос в детдоме, а бабушка умерла, когда Настя родилась. Соседи иногда подкармливали, школьные подружки делились бутербродами.
В тот день, сидя за баней, она всхлипывала и мечтала:
«Вот бы завтра всё стало по-другому…»
Подняв голову, Настя заметила на соседской груше спелые плоды. Небольшие, с розовым бочком, они манили её.
«Если заберусь в сад, меня увидят? Назовут воровкой?»
Через щель в заборе она разглядела старый двухэтажный дом. Там жила немолодая женщина — Настя видела её пару раз.
«Неужели одна в таком большом доме?»
Соблазн пересилил страх. Нашла гнилую доску в заборе, протиснулась в щель — и вот она уже в чужом саду. Под деревом лежали упавшие груши. Девочка схватила одну, впилась зубами в сочную мякоть. Казалось, вкуснее ничего не ела. Увлёкшись, она не заметила, как к ней подошла хозяйка.
Татьяна Сергеевна. Высокая, с короткими тёмными волосами, в строгих брюках и бордовой блузке. Она знала Настю — видела, как та прячется за баней.
«Здравствуй, девочка».
Настя вздрогнула. Вот сейчас начнётся крик, может, даже подзатыльник. Но, подняв глаза, увидела не злость, а доброту.
«Здравствуйте…» — прошептала она.
«Как тебя звать?»
«Настя».
«Настенька, ты, наверное, голодная. Пойдёшь со мной? Я как раз чай собиралась пить».
Девочка не верила ушам.
Дом оказался уютным — чистым, тёплым, пахло пирогами. Татьяна Сергеевна налила чай, поставила варенье, бутерброды. Настя ела, едва пережёвывая.
«Не стесняйся, кушай».
Женщина смотрела на неё с грустью. Сама она прожила неплохую жизнь: работа в милиции, муж (умер пять лет назад), друзья. Вот только детей не было — не дал Бог.
«А родители твои где?» — осторожно спросила Татьяна Сергеевна.
Настя махнула рукой в сторону своего дома.
«Там… Они не одни».
«Приходи ко мне, когда захочешь. Я теперь на пенсии, времени много».
Пять дней подряд Настя приходила к соседке. Завтракали, обедали, разговаривали. Девчонка и немолодая женщина привязывались друг к другу. Обе были одиноки.
Татьяна Сергеевна купила Насте новое платье, кормила пирогами. Впервые в жизни девочка чувствовала себя в безопасности. Ложась спать, она думала:
«Вот бы тётя Таня стала моей мамой…»
А женщина не спала ночами — жаль было ребёнка. Но однажды Настя не пришла. И на следующий день — тоже.
«Может, что случилось?»
На третий день Татьяна Сергеевна пошла к ним. Двор зарос бурьяном, дверь открыла мать Насти, от неё несло перегаром.
«Где Настя?»
«Забрали», — буркнула та.
«Опека увела», — добавил отец, злобно щурясь.
Не сказав ни слова, женщина ушла.
Через знакомых узнала: Настя в местном детдоме. Директор, Ирина Петровна, была её старой приятельницей.
«Хочу взять её под опеку».
Бумаги собрали быстро. И вот Татьяна Сергеевна стоит в детдоме. Настя, увидев её, бросилась вперёд.
«Мама! Ты за мной пришла?»
Обе плакали.
«Да, Настенька. Теперь мы вместе».
По дороге домой девочка прыгала от радости. У неё появилась мама. И дом — тёплый, настоящий.
