Свекровь молчала. Но жена сказала всё.
– Вера, ты просто чудо! Какая красавица, умница, умёнка! И ужин на праздник – потрясающий! – Варвара Ивановна сияла, набирая пастилу в тарелку. – Мой покойный муж, прости господи, всегда говорил: женщина должна быть хозяйственной. А вот красота – это дрянь мимолётная.
Вера улыбнулась, встала из-за стола и ушла в кухню. Каждый комплимент от свекрови она знала наизусть, как за ним обычно водились подтексты.
– Сашенька должен быть счастлив, что встретил такую женщину, – продолжала Варвара Ивановна, не замечая, как сын напрягся. – Сейчас молодые так спешат на вечеринки, а в доме – грязь! В наше время девушки работали, покаялись, а уж потом воспитывали детей.
Алексей вдруг уставился в чай. За ним на кухне мелькнула жена, возвращавшаяся с блюдом.
– Варвара Ивановна, попробуйте пирог с трюфелями, – сдержанно предложила Вера, будто не замечая хмурый гляд в сестре невесты.
– Да уж, за ужин благодарна! Но всё у вас наладится, дочка, – значительным тоном промолвила свекровь. – Родила я Сашку в двадцать одно. И никаких проблем! А сейчас, на работу бросились, потом рыдаю: «Не могут зачать!»
Вера затаила дыхание. Ей тридцать три, три неудачных приёма ИКСЭ в нос и пять звонков от Варвары Ивановны в неделю. И каждый раз – один и тот же всепоглощающий вопрос.
– Мама, давайте про погоду поговорим, – Алексей вдруг взял Веру за руку. – Как у тебя с садиком? Долго ли смотреть?
– Да как же! Все дни испортили, – вздохнула Варвара Ивановна. – Детишки только в полсемь приходят. И кормят сообща – не ниже груди, мол! А этих на детском огороде – муха на лбу играет.
– Мы же помогали, – напомнил Алексей.
– Да где же! У вас ж мужской бизнес притащили. Когда старушку проведёте?
– Мама!
– Ладно, ладно, – пожала плечами свекровь. – Просто… я не гордая. Но помню: в двадцать три устроила дом, вырастила мальчика в одиночку. А муж? В десятом году расстался с семьёй, когда стены построил, а дочь не знал.
Тишина затянулась, как вязкая смола. Алексей сжал Веру сильнее. Она смотрела в орнамент скатерти, подавленная до конца косточек. В течении трёх лет словно прожила эпоху средней давности – свекровь неистребимо сравнивала их с другими, шефовал кухнями, вызывала к ответу за молчание.
– А помнишь Танечку, сынка соседки Клавы? – вдруг заговорила Варвара Ивановна. – Вот она родила уже троих! Это женское старое дело!
– Замечательно, – сухо ответил Алексей. – Мама, вы торт будте? Вера специально купила, с йогуртом, как вы любите.
– Ну кто ж откажется! – Варвара Ивановна расцвела. – Вера, ты просто божья коровка! Ну точно! Хотя тогда мы с Сашкой в столет впритык были. На четыре года разница.
– На три, мама, – перебил Алексей. – Это не возрастная пропасть.
– А что возраст! Просто я спокойствия не обрела… – свекровь замахала руками. – Всё-то у вас с детями должно быть!
Вера резко поднялась.
– Мне звонок нужно принять, – процедила она и вышла.
Алексей смотрел вслед с тревогой.
– Зачем ты это всё затеала?
– Что? – свекровь искренне обалдела.
– Постоянные перемены. Ты же знаешь, что у нас ничего не получается.
– Это запретные слова! – Варвара Ивановна прижала руку к сердцу. – А моей подруге Гали, знаешь, лесничая какую травицу принимает!
– Мама, кто ли? – раздражённо бросил Алексей. – Мы идём к лучшим медикам. И вылечимся. Но ты каждой фразой вгоняешь нас в яму глубже.
– Я просто за вас… – голос свекрови дрогнул. – пока я жива ещё…
– Тебе пятьдесят семь, мама.
– В нашем роду женщины в шестьдесят умирали! Проклятие! – воскликнула Варвара Ивановна.
Алексей потер лоб. Эти разговоры повторялись по правилам – свекровь рвалась в панику, Вера уходила в стены, а он был деревом посреди дождя.
Когда Вера вернулась, её лицо не выражало ничего, но глаза блестели.
– Торт закончился? – спросила она, будто ничего не произошло.
– Нет, – вздохнула свекровь. – А чайку, может, с сушками?
Вечер пролетел, как пропавший веревочный мост – молчания, улыбки, напряжения. Варвара Ивановна рассказывала о «тяжёлом одиночестве», сколько соседям внучки обожают, как по выходным к ним приезжает дочка и увозит на дачу. Алексей делал вид, что слушает. А Вера улыбалась, когда можно было, молчала, когда нельзя.
Когда свекровь уходила, Алексей встал проводить.
– Вера, – поцеловал он жену. – А ты не жди. Я быстро.
Дверь закрылась. А Вера на скамейке рухнула, как растопленный воск. Это был ежедневный ритуал молчания – она зажимала всё в себе, чтобы не взорваться. И одною тянуло, и другое тянуло…
Телефон звонил. Вариант, которого она ждала.
– Привет, Варвара Ивановна, – прошептала Вера. – Вам что-то забылось?
– Нет-нет, милая, – слабо сказала свекровь. – Просто… вы бы с дочкой сходили на кофе. Поговорили… женщина с женщиной.
– Как это? – насторожилась Вера.
– Всё о детях. Я знаю, вы пытаетесь. Это тяжелый путь.
Вера с замиранием сердца замерла.
– Варвара Ивановна…
– Слухайте. Сашка не знает, – вздохнула свекровь. – Я тоже прошла тяжёлый путь. Три выкидыша. Всё, что можно – выкидывали. Мечтала мне о дочке… не смогла.
Вера опустилась на пол.
– Вы не говорили… никогда…
– Что я? Неполноценная? – прошептала Варвара Ивановна. – Я думала, как вы. Хотела, чтобы вы думали обо всём всерьёз.
Телефон выдал сигнал. Надежда закрыла глаза, держась за края полотенца. Это был первый раз, когда через три года свекровь спустилась из горных крепостей и обронила перегородки из льда.
– Ладно. Не буду вас тревожить, – каркнула Варвара Ивановна. – Сашку привезу как-то в гости.
А Вера осталась сидеть, пока не раздался снова звон. Алексей вернулся, нашёл жену с едой и крепким позором.
– Для чего эти слова мамы? – вымолвил он.
– Она… одинока… – тихо сказала Вера. – Ты не знал. Её толкнуло ко мне. И я…
– Давай пригласим её к нам на пару дней? – вдруг предложил Алексей. – Пока садик подремонтируется. У неё там как будто бабье поле стало.
Вера улыбнулась.
– Может, и научу её вязать. Я ведь вечно не умею…
Через неделю Варвара Ивановна оказалась на пороге. Через три месяца – на попечении. И вдруг расцвела: учила внучку вязать, копила на угощение для соседей, пела детям колыбельные.
А однажды утром Вера схватилась за живот. Тест оказался первым – свекровь заметила это раньше.
– Ну я ж говорила. Придёт время – всё наладится.
– Смотреть, как вы цветёт, – тихо сказала Вера. – Это самое большое счастье.
Между ними не было стены. Потому что когда жена молчала, свекровь решилась сказать всё.
И порой говорить, порой молчать – это и есть золото.
